- Интересно, - говорит Лена, - если бы вы намешали в свой коктейль и...
- Да! И вот ещё что! Мы сделали вытяжку из реликтовых бактерий, добытых из вечной мерзлоты. Мы думали так: если эти бактерии, пролежавшие десятки, если не сотни тысяч лет в этой самой мерзлоте, до сих пор живы, значит, они накопили в себе, в своей ДНК, хоть какую-то часть этой самой вечности и легко могут поделиться ею, вечностью, с нами, с людьми. Почему нет? Так и случилось! Бактерии ведь не так жадны, как люди. Юра Суховей проверил всё это сначала на мышках, а потом мы с Жорой - на нашем старикашке. Все эти гены мы смешали и дали нашему подопечному. Коктейль получился что надо! И хотя подбор ингредиентов осуществлялся эмпирически, методом Жориного научного тыка, результат оказался ошеломительным. Впервые в жизни я почувствовал запах успеха. Да, это был успех, несмотря на то, что нас ждало в ближайшем будущем. Мы, конечно, не могли знать отдаленных последствий, но то, что мы видели живого и веселого партийного бонзу, радовало нас и вселяло надежду.
- Даже старческие пигментные пятна на морде исчезли, - удовлетворенно шепнул мне Жора, - глянь на его кожу: мальчишка, пацан!.. А какие юные полулуния на ногтях!
- Теперь мы с вами...
О чем мог мечтать этот сухопарый семидесятитрехлетний старик, вырвавшийся из цепких объятий неминуемой смерти? И почему он говорит «мы»? Почему он решил, что в его планах на его собственную жизнь мы будем принимать какое-нибудь действенное участие? Мавр ведь уже сделал свое дело, думали мы. О генерале он даже не вспомнил. Зато в потоке его славословия мелькали имена не только отечественных вождей, но и лидеров других стран.
- ... и Федор Кастро, и те же китайцы...
Он произнес «Федор Кастро» так, словно Фидель был его должником.
- Они теперь к нам со всех ног помчатся, понимаете?
Мы не понимали. Мы с Жорой только слушали, кивали головами и перемигивались, пожимая плечами. Мы не могли знать планов стоящего у зеркала пожилого мужчины, бесцеремонно рассматривающего свои помолодевшие черты и между прочим заявляющего о своих видах на нашу жизнь. Но оживший старикан не обращал на нас внимания.
- Слушайте, у меня прорезались коренные зубы, смотрите!
Он широко раскрыл рот, чтобы мы могли увидеть его немолочные зубы. И мы заглядывали, ударяясь головами, кивали: ага!
Отойдя от зеркала и бороздя, как утюг, взад-вперед ворс ковра, он размахивал руками и развивал свои стратегические планы. Вождь он и есть вождь. И выглядел лет на тридцать моложе.
Он проводил нас до самых ворот.
- О, если бы еще раз влюбиться! - неожиданно сказал он, закатив глаза и воткнув руки в небо.
- Завтра, - пообещал ему Жора, - завтра это непременно случится.
Старикан, подмигнув, улыбнулся. Что будило в нем дикую жажду жизни, сперма кита или нуклеиновая нить секвойи, нам предстояло еще выяснить. Но уж никак не признаки черепашьих генов, которые ведь тоже проявляли свою активность. Что же? Мы не знали ответа, а нам прежде всего нужна была ясность.
И я позвонил Юле.
- Приезжай, - сказала она.
Что может быть яснее?
Мы должны были четко представлять себе, как ведет себя каждый ген, каждый фрагмент ДНК баобаба или черепахи, индийской кобры или африканского льва. И для этого нам нужны были клеточки, наши клеточки, нежные комочки пульсирующей жизни. Жора оказался прав, сказав однажды: «Мы лезем со своим желанием знать порядок вещей в промыслах Бога, но нам никогда не выведать правду жизни». Это было сказано давно, но я всегда помнил этот невеселый Жорин тезис. Правда, никогда, до самого последнего времени, не придавал ему значения. Вера в то, что нам впервые удастся ухватить Бога за бороду, жила во мне удивительно долго.
Итак, нам понадобились клеточки. Это радовало: наконец-то я займусь своим делом! Да, нам понадобились точные, можно сказать математические, знания о тех биологических процессах, которые проистекали в клетках и тканях, и в органах, и в целом организме, когда мы подвергали их тем или иным экспериментальным воздействиям. Квантификация, иными словами - количественная оценка состояния внутриклеточных молекулярных процессов или психики человека, стала для нас тем Рубиконом, который предстояло преодолеть. Сколько чего? Вот вопрос вопросов, на который должно найти ответ. Сколько ума, чести, совести, сколько злости и гнева, счастья или любви у Майкла Джексона или Жаклин Кеннеди? Сколько генов добра или долголетия? Как управлять этим «сколько»? Эти вопросы торчали в мозгу, как ножи в сердце, как бревно в глазу, как крик в ухе. Мы, конечно, не провозглашали их вслух, не произносили всуе, мы носили их молча, как носят траурную повязку, не позволяющую думать ни о чем другом, кроме случившейся невосполнимой утраты. Мы, в самом деле, ничего не теряли, но до сих пор ничего и не нашли. Если не считать нашего пациента. Он стал ярким свидетельством того, что мы на правильном пути.
- Честно говоря, - удивлялся Жора, - я до сих пор не верю в твои гены.
Я верил!
- Если бы мы ввели ему вместо генов твоей секвойи мочу белой вороны или яд гюрзы, он бы так же прекрасно сегодня каркал. Хотя его проросшие, как горох, зубы заставляют задуматься.
А я верил!
Я умолкаю, затем произношу:
- Я рассказываю все так подробно, рассчитывая на твою память и на то, что когда-то это кому-то понадобится, кто-то прочтет твои дорожные записки и пройдет весь наш путь в новых условиях. Я уверен, что другого пути у человечества нет. Нужны лишь благоприятные обстоятельства, новый виток спирали и понимание, осознание того, что спасение человечества в его руках. И воля. И конечно, воля!
Я снова молчу, любуясь тем, как Юля стремительно бегает своими быстрыми пальчиками по клавиатуре.
- Да-да, я слушаю, - говорит она, не отрывая взгляд от экрана, - продолжайте, говорите.
- Если я буду перечислять всех, кому мы дали жизнь, у тебя не хватит бумаги.
- Этой бумаги, - говорит она, кивнув на жужжащий серебристый ноутбук, - достаточно, чтобы написать не только историю Земли, но и всей Вселенной.
Она на секунду умолкает, затем, оторвав взгляд от монитора и заглядывая мне в глаза, словно чего-то опасаясь, произносит:
- Историю пишут победители...
Теперь я улыбаюсь.
- А кто сказал, что мы проиграли? Ведь теперь с нами Сам Бог! И мы, как ты сказала, ютимся в Его ладонях.
- Вы мне вчера так и не ответили: она умерла?
- Для меня - да.
Я рассказываю ей о той, кто не захотел делить со мной...
Она слушает с нескрываемым любопытством. Ей все во мне нравится.
- Как актер вживается в образ героя, мы должны эмпатировать, втиснуться в жизнь изнутри, чтобы видеть ее сосуды и сердце, и легкие, и кишки; мы должны стать ее шестеренками и рычагами, часами и минутами, чтобы секунда за секундой, йота за йотой приближаться к человеческому счастью... Часы жизни. Мы должны стать часовщиками жизни, а не тянуть из нее жилы. Нам нужно хорошенько потрудиться, чтобы жизнь на Земле...
Я произношу общие, по большому счету ничего не значащие фразы. Чтобы она привыкла к моему голосу.
- Мы должны испытывать благоговение перед жизнью, ведь в ее жилах течет и наша кровь.
Вдруг ее робкий вопрос:
- Вы, наверное, очень одиноки?
Ее глаза смотрят на меня, не мигая. Меня снова подозревают в одиночестве.
- Одиночество - это великолепный антураж для творчества, - произношу я. - И даже корм.
Эту фразу я уже говорил не раз. Теперь я любуюсь огромными от удивления глазами своей слушательницы. Она удивлена тем, что я, рассказывая историю собственной жизни, и сам удивляясь ей, называя свою жизнь лишенной всякого смысла.
- Но как же, как же это?..
- Вот так, именно так...
Я снова восхищен красотой ее ног: надо же!..
Латыш Михаил Николаевич предложил нам возродить монархию, завести царя. Оказалось, что он никакой не латыш, а исконно русский человек, российский князь, отпрыск августейшего рода с крепкими монархическими корнями и здоровыми царскими генами, без сомнения, вызванными к жизни нашим вмешательством и рижским бальзамом. Голубая кровь! Теперь мы даже сожалели, что пришлось ее разбавить генами пресмыкающегося и даже далекого заморского дерева, но без этого, оправдывались мы, вряд ли бы он выжил.
Он не переставал повторять:
- ... и теперь мы с вами!..
- Мы?..
Жора не мог не уточнить этого.
- Сударь, я в восторге от вашего вмешательства, - сказал он Жоре. - Вы снова пробудили во мне желание навести здесь порядок, восстановить status qvo и наладить жизнь. Все должны знать, кто есть кто, и теперь мы с вами...
Его «сударь» не прозвучало фальшиво. Мы сидели в плетеных креслах на даче будущего царя и недоумевали: зачем нам все это? Только потом, с тех пор прошло несколько лет, мы поняли, как в нашем подопечном проявились вдруг царские замашки.
