Ира взяла его горячую руку, он сжал ее пальцы. Собственно, больше говорить было не о чем. Ответное пожатие ее руки сказало все — Ира одобряла решение Яши. Они долго стояли молча посреди комнаты. Ира перебирала его жесткие спутавшиеся волосы, ей хотелось привлечь его, положить его голову на грудь, но она не решалась сделать этого. Яша сегодня немного пугал ее, она не чувствовала себя старше. Сейчас, здесь, в комнате вдруг потеряла значение разница в годах. В Яше поднималась такая внутренняя сила, которая и пугала ее и заставляла сильнее биться сердце от сознания, что именно ей, Ире, суждено направлять эту силу, быть самым близким товарищем встающему на ноги таланту.
Из всех предметов в школе у Яши меньше всего душа лежала к математике. Но теперь другого исхода не было. Яша решил посвятить себя созданию межпланетного корабля. Ему, очевидно, предстоит стать конструктором. Как же сможет он конструировать без математических расчетов? Значит, отныне математика становится его любимым предметом.
Нетерпение стало его первым советчиком. Прочесть и понять труды Циолковского он желал не когда-то, а сейчас, поскольку они уже перед ним на столе. Яша не размышлял о трудностях, не прикидывал, с какой стороны удобней подойти к решению задуманного. В шестнадцать лет не выбирают из многих вариантов лучший, а хватаются за первый пришедший в голову и берут его атакой в лоб.
Циолковский — исходный пункт, — решил Яша. Только Циолковский скажет ему, в каком направлении двигаться дальше. Эта уверенность сложилась не только из общих ссылок авторов популярных статей о проблемах полетов в космическое пространство. Циолковскому было несравненно труднее в условиях царского произвола и людского равнодушия. А каких успехов он все-таки добился! У Константина Эдуардовича был и физический недуг, мешавший ему работать в полную силу. Юность ученого перекликалась с юностью Яши, отчего Циолковский казался ему понятнее, чем другие ученые и изобретатели, биографии которых он знал так же хорошо.
Прежде всего Яша запасся учебниками по математике для девятого и десятого классов. Теперь, придя из школы, он немедленно садился за выполнение домашних заданий. Математика оставалась на последнюю очередь, над нею Яша сидел уже весь вечер, порою далеко за полночь. Нельзя сказать, чтобы он делал это с большим увлечением. Его тянуло к другим занятиям — руки просили работы, ему хотелось изготовлять осязаемые действующие механизмы. Впервые он принуждал себя, и тайный дух противоречия нашептывал ему сомнения, уговаривал бросить скучную затею, подождать, пока в голову придут другие решения. Хотелось отвлечься, ну, хотя бы на минутку сбегать к ребятам, заглянуть в техническую станцию.
Кризис наступил в конце первой же недели. Яша со слезами досады на глазах сгреб все учебники и сунул их в стол. Он их ненавидел. От математики ему стало так же нехорошо, как после несвежей, дурно приготовленной пищи.
Однако он не пошел ни к Борису, ни в техническую станцию, Яша не мог выйти из комнаты, более сильное чувство удерживало его, приковывало к столу… Цель, которую Яша поставил перед собой, подчинила его волю. Теперь, если бы он и захотел, так все равно не смог бы забыть мечты о полете в неведомые пространства.
Он принялся листать «Небесный мир», протирать стекла телескопа. Потом долго черкал на страницах тетради, изображая летящие ракетные корабли и вполголоса декламировал:
…Годы —
расстояние.
Как бы
вам бы
объяснить
Это состояние?
На земле
огней — до неба…
В синем небе
звезд —
до черта.
Если б я
поэтом не был,
Я бы
стал бы
звездочетом…
— Яша, громче! — попросила из кухни Анна Матвеевна.
Яша вскочил, черные непослушные волосы торчали во все стороны. Жестикулируя, он зашагал по комнате и заговорил во весь голос:
Поднимает площадь шум,
Экипажи движутся.
Я хожу,
стишки пишу
В записную книжицу.
Не выдержав, он выскочил в прихожую и стал торопливо одеваться.
— Ты куда, Яша? — спросила Анна Матвеевна.
— К Ире!
Но Иры он дома не застал. Очутившись вновь на ярко освещенной улице, наполненной движением трамваев, автомашин, прохожих, Яша распахнул пальто, подставив грудь под пронизывающий зимний ветер.
…Мчат
авто
по улице,
А не свалят наземь.
Понимают
умницы:
Человек
в экстазе.
Сонм видений
и идей
Полон до крышки,
Тут бы
и у медведей
Выросли бы крылышки.
Люди оглядывались на странного, декламирующего юношу, а Яша читал стихотворение за стихотворением, сам того не заметив, прошел мимо дома, свернул в какую-то неосвещенную улицу. Уставший от ходьбы и от стихов, он вернулся домой, чтобы опять сесть за математику. Теперь ему казалось, что за его спиной стоит неугомонный, вечно бушующий Маяковский, зовущий вперед. И Циолковский был тут же… Люди, на которых так хотел походить Яша.
В феврале Яша проштудировал учебники за восьмой класс. Он устроил себе проверку, а потом сделал небольшой перерыв, чтобы все как следует уложилось в голове. В эти дни передышки он уходил в лес на лыжах, возвращаясь затемно, уставший и освежившийся. Анна Матвеевна только ахала, всплескивала руками, увидев его мокрую от пота и заиндевевшую на морозе спину. Но ничего с Яшей уже не случалось.
В конце февраля войска Ленинградского военного округа прорвали линию Маннергейма. От Володи долго не было писем. Потом письмо пришло и уже из-под Выборга. Танк Володи одним из первых ринулся через размолоченные артиллерией доты и дзоты. Следом уже безостановочно шла пехота. Разгром финской армии становился неизбежным.
Письмо читали в присутствии Иры. Она слушала сосредоточенно, перебирая складки платья на коленях, покусывая губы. А когда Филипп Андреевич, читавший письмо, умолк, она продолжала думать о чем-то своем, глядя перед собой отсутствующими глазами.
— Здорово всыпали финским фашистам! — воскликнул Яша, и Ира вздрогнула от звука его голоса.
— Что? — очнувшись, переспросила она.
— Вот, какой у нас Володя.
— Да, — сказала она. — Так я побегу, пожалуй.
Пряча глаза, Ира торопливо оделась и вышла, будто спасалась бегством. Анна Матвеевна пристально посмотрела ей вслед, но ничего не сказала.
