Но лучше я начну с того, что хоть и не являлось началом в полном смысле этого слова, но для меня стало тем моментом, когда я, и никто иной, вышел на сцену и сделал первое па перед юпитерами истории.
В апреле 1960, когда я немного поработал в Харвеле и провел пару лет на милом маленьком островке в учреждении, даже на названии которого по сей день почему-то лежит гриф «совершенно секретно», так вот, тогда я считался подающим большие надежды физиком-ядерщиком. Ну, возможно, не таким талантливым, как Вилхоф Раусен, или даже как Дженкинс в Кембридже, но все-таки… Во всяком случае, с точки зрения правительства я обладал качествами, делавшими меня куда более приемлемым для исполнения задуманного ими проекта, чем те, кого я только что назвал.
Считалось, что я честолюбив и не остановлюсь ни перед чем в достижении своей цели — ума не приложу, как я приобрел подобную репутацию. Возможно, все дело в слухах, что я, дескать, женился на племяннице министра науки только ради того, чтобы разработанная моей группой ракета «Голубой удар» была принята на вооружение для доставки к цели маленьких уютненьких ядерных боеголовочек. Должен, однако, признаться, что хотя я и вправду женился на одной из восхитительных племянниц министра науки, к тому времени «Голубой удар» уже занял достойное место в арсенале Англии. В общем, мне остается только недоуменно пожимать плечами.
Но как бы там ни было, для этой работы выбрали именно меня. И соответственно, однажды ясным весенним утром за чашкой чая у меня состоялся весьма плодотворный разговор с премьер-министром, министром науки и министром финансов.
Беседа проходила в дружеской, я бы даже сказал неформальной обстановке. М.Н. называл меня Ричардом и интересовался здоровьем моих несуществующих детей (у него так много племянниц!). П.М. называл меня Гамильтоном и хотел знать, увлекаюсь ли я стрельбой. А М.Ф., вообще никак меня не называя, пытался тактично выяснить, насколько меня интересуют деньги.
Но вот, наконец, после рекогносцировки премьер-министр перешел к делу.
— Гамильтон, — заявил он, — у нас есть для вас новая работа. Это, скажу прямо, будет самый важный и, не побоюсь этого слова, самый противоречивый, — он хищно усмехнулся, — научный проект нашего времени. Вы заинтересованы?
— Еще бы, — отвечал я. — Я прямо-таки сгораю от нетерпения услышать подробности.
— Если вы сумеете справиться с этим заданием, — снова эта странная усмешка, — то рыцарское звание станет наименьшей из ваших многочисленных наград.
Сэр Ричард Гамильтон. Подобная перспектива мне понравилась. Не то, чтобы я был снобом. Вовсе нет. Просто я почему-то всю жизнь испытываю удивительные трудности с метрдотелями. Рыцарское звание — это как раз то, что нужно, чтобы раз и навсегда избавить меня от затруднений в ресторанах.
— Вы сможете сами подобрать себе сотрудников, — говорил между тем министр науки, — и вы будете пользоваться «А плюс» приоритетом на материалы и оборудование.
— Скажите, сэр, — сказал я, немного подумав, — а какова классификация этой работы? Секретная она или нет?
— И такая, и такая одновременно, — ответил М.Н. — Цель проекта будет объявлена во всех средствах массовой информации, но конкретные детали работы — исследования, испытания, успехи и неудачи — должны храниться в строжайшей тайне.
— Значит, будут и сторожевые псы? — поинтересовался я.
— Будут, — кивнул П.М. и добавил: — Они будут лаять со всех сторон.
— Но зато у вас будут неограниченные финансовые возможности, вставил министр науки.
— Фигурально выражаясь, разумеется, — торопливо добавил министр финансов.
— Все, что мы от вас просим, — подвел итог М.Н., - это заверения, что у проекта есть надежда на успех.
Я смотрел на моих собеседников и не верил своим ушам. Даже принимая во внимание свойственную обычно политикам хитрость и определенные ограничения по бюджету, оборудованию и персоналу, которые, несомненно, обнаружатся в дальнейшем, то, что мне предлагали, больше всего походило на рай (в представлении ученого, конечно). Тут просто обязан был крыться какой-то подвох: так как я до сих пор не знал, что же именно они от меня хотят — значит, это он и есть.
— Господа, — сказал я, — прежде, чем мы продолжим беседу, позвольте вам заявить, что я безоговорочно принимаю ваше предложение. И обещаю сделать все, от меня зависящее, чтобы проект увенчался успехом.
Министры, похоже, несколько удивились моим словам.
— Но вы даже не знаете, в чем он заключается! — воскликнул П.М.
— Учитывая предложенные вами условия, — отвечал я, — это может быть только проект по созданию так называемого Абсолютного Оружия.
Мои собеседники подскочили, словно ужаленные.
— Как вы об этом узнали?!
Они глядели на меня с нескрываемым подозрением.
Я, разумеется, ничего не знал, но не мог же я признаться, что просто-напросто догадался. Поэтому я пустился в объяснения в духе Шерлока Холмса.
— Ну, это довольно просто. Я неплохой физик-ядерщик, но, честно говоря, есть и получше. Значит, вы знаете, что те, кто лучше меня, не захотят принять участие в вашем проекте, вероятнее всего, из моральных соображений. Следовательно, речь идет о создании нового оружия. Однако на сегодняшний день уже существуют атомные боеголовки мульти-мегатонной мощности. В этой области, судя по всему, не гребуется проведения крупномасштабных научных исследований. Кроме того, стоимость таких исследований можно оценить довольно точно. Вы, однако, предлагаете мне «А плюс» приоритет и неограниченный бюджет. Значит, вам требуется нечто получше, чем бомбы, пусть даже мощностью в десятки или сотни мегатонн. Ничего, кроме Абсолютного Оружия, мне в голову просто не приходит.
— А оно возможно? — спросил П.М.
— Что бы вы сказали тридцать лет тому назад: возможны водородные бомбы или нет? — вопросом на вопрос ответил я.
— Американцы считают, что возможно, — уныло пробормотал министр науки. — Следовательно, русские тоже займутся этой проблемой всерьез. А значит, и мы должны что-то делать.
— Сэр, — я посмотрел на премьер-министра, — вы можете ответить мне на один вопрос? Скажите, какое практическое значение может иметь машина или оружие, которое, будучи использовано, уничтожит не только ваших противников, но и все человечество?
— Значение Абсолютного Оружия не поддается оценке, — премьер министр внезапно выглядел усталым и каким-то потухшим. — Оно не только доведет теорию равновесия сил до своего логического и совершенно абсурдного завершения, но и, вполне возможно, поднимет дипломатии от заурядного шантажа к высотам подлинных переговоров.
