Однако связаться с Мэй из нью–йоркского представительства тоже не удалось. Корпункт в Москве не отвечал, а из гостиницы “Москва”, где остановилась Мэй, сообщили, что госпожа Уилкинс вышла утром и еще не вернулась.
Стив глянул на часы. Два часа дня — значит, в Москве девять вечера. Мэй могла быть в театре или на каком‑нибудь приеме.
Прощаясь с Антони Роадсом — нью–йоркским корреспондентом “Калифорния таймс”, Стив объявил, что зайдет завтра или во вторник.
Роадс удивленно поднял брови:
— А деньги? Разве они тебе не нужны?
— Давай, что у тебя для меня.
Роадс протянул чек:
— Прислали сегодня авиапочтой.
Стив не глядя сунул чек в карман.
Уже у входа в метро в поисках мелочи Стив извлек из кармана чек, развернул его и раскрыл рот от удивления.
Четыре тысячи долларов! В два раза больше, чем этот скряга Крукс счел возможным выделить позавчера Цезарю. Ну и ну! Акции Стива в “Калифорния таймс” стремительно шли в гору.
Понедельник, вторник и среда прошли спокойно. Цезарь не покидал апартаментов в “Рузвельте”. Он теперь ни на минуту не оставался один. В воскресенье вечером прибыли Бен и Фред — молодые, здоровые парни, под стать Честеру, и тотчас включились в игру. Все трое устроились в “Рузвельте” и по очереди дежурили у Цезаря. Стив помог Цезарю написать “тронную речь”, которую Цезарь должен был произнести перед “белыми акулами” штаба “империи” Фигуранкайнов после оглашения завещания. Она была составлена в духе первого пункта их сингапурской программы, резка, лаконична, содержала угрозы в адрес “либералов”, ответственных за гибель Фигуранкайна–старшего, сдержанные похвалы Феликсу Круксу и торжественное обещание укреплять священные традиции фирмы, заложенные ее основателем. В заключение Цезарь должен был сказать об ответственности каждого, кто хочет продолжать сотрудничество с ним, о строжайшей секретности всех начинаний, действий и планов, о недопустимости утечки информации, о категорическом запрете обращений в прессу через его голову и об отмене пресс–конференции, анонсированной Феликсом Круксом.
Цезарь выучил текст “тронной речи” наизусть, отрепетировал выступление шепотом в ванной комнате, где они закрылись вдвоем со Стивом, предварительно пустив воду из всех кранов и душевых устройств. После генеральной репетиции текст “тронной речи” был порван на мелкие клочки и спущен в унитаз.
Казалось, все было в порядке, кроме только одного… Стив так и не смог дозвониться в Москву к Мэй. По–видимому, она была в эти дни очень занята, и он не мог поймать ее ни в корпункте, ни в гостинице. А оставить ей свой телефон в Нью–Йорке он не решался, пока главная операция не завершилась.
Наконец, наступил четверг. Без пяти минут два Цезарь Фигуранкайн–младший в сопровождении своих “телохранителей” и Стива подъехал на такси к башне Эмпайра. Вокруг стояло множество машин, а в мраморном холле не протолкнуться было от журналистов. Возле стен над головами торчали блестящие шары юпитеров и возвышались камеры телевизионщиков. Проход к лифтам преграждала цепочка полицейских. Они проверяли документы и пропускали не каждого. Для представителей прессы допуск к лифтам был, очевидно, закрыт. Цезарь в сопровождении своих “телохранителей” протиснулся к цепочке полицейских и протянул паспорт сержанту. Сержант небрежно раскрыл паспорт, замер и вытаращил на Цезаря глаза. Цезарь кивнул на провожатых, сержант вытянулся, с величайшим почтением вернул Цезарю паспорт и лично проводил Цезаря и его “охрану” до лифта. Стив, оставшийся за полицейским кордоном, заметил, что кое‑кто из журналистов насторожился. Вслед удаляющемуся Цезарю защелкали фотоаппараты, зажужжало несколько кинокамер.
Стив потолкался среди журналистов, прислушиваясь к разговорам, ловил обрывки фраз.
— Вздор, ничего интересного не произойдет…
— Тогда зачем столько предосторожностей?
— Именно поэтому. Там, наверху, все давно решено и известно…
— И мы ничего не узнаем.
— Скорее всего…
— А я говорю, он все завещал военным…
— Будет создан специальный фонд Фигуранкайна: премия за новую военную технику. Фигуранкайновская всемирная премия войны, наподобие Нобелевской премии мира… Ха–ха–ха!..
— Если известие о гибели его сына подтвердится…
— Парня, конечно, убрали, как и его папочку…
— Самое пикантное во всей этой истории, господа, как обкакалась “Калифорния таймс”! Три дня назад они опровергли сообщение о смерти молодого Фигуранкайна.
— Обкакались не обкакались, а миллионы на этом деле загребли.
— Больше не загребут. Придется сокращать тиражи.
Кто‑то потянул Стива за рукав. Стив быстро обернулся. Это был Джон — фотокорреспондент “Бостонских вечерних новостей”.
— Привет, Стив. Не знаешь, кто это тут прошел недавно? Такой высокий, моложавый, и за ним трое в штатском.
— Успел снять?
— Успел, но не очень удачно. Вполоборота. Кто это?
— Никому не скажешь?
Джон прижал указательный палец к губам.
— Цезарь Фигуранкайн–младший со своей охраной, — шепнул Стив.
— Что–о! — завопил Джон таким голосом, что вокруг начали оглядываться.
— Ты не расслышал?
— Честно?
— Абсолютно.
— Ах черт побери, — пробормотал Джон и растворился в толпе, ожесточенно работая локтями.
Прошло около часа. Стало душновато. Народу все прибывало. Холл глухо гудел. Вдруг в толпе возникло движение. Вспыхнули юпитеры. Стив глянул поверх окружавших его голов. Цепочки полицейских уже не было видно, и корреспонденты теснились возле лифтов.
Внезапно послышался чей‑то крик, и толпа шарахнулась к выходам. Стив прижался к стене, чтобы не быть увлеченным общим потоком. Мимо него с трудом протиснулся кто‑то из телевизионщиков с треногой в руках, возмущенно бормоча:
— Ну чего приклеился! Они уже разъезжаются. Спустились прямо к подземной стоянке.
Через минуту холл почти опустел. Стив поправил на себе плащ. Обнаружил, что не хватает одной пуговицы. Осмотрелся и увидел ее в нескольких шагах на мраморном полу. Подняв пуговицу, он хотел пройти к лифтам, но из центрального лифта выскочил Бен Килл и, увидев Стива, бегом направился к нему. Лицо Бена сияло так, словно наследство получил он сам.
— Ну что там? — спросил Стив.
— Ох, колоссально, — Бен с трудом перевел дыхание, — ну и надрал же он нас всех, Стив. Если бы мы только знали…
— Порядок?
— Полный. Все ему. И знаешь, он их сразу всех в горсть. Кто бы мог подумать! Железная хватка. А ты — “востоковед, ученый”… И знаешь, я даже поверил. Он мне сначала и показался каким‑то малахольным. Там, в этом синклите, был один длинный старик с оттопыренными ушами, вот так, — Бен приложил ладони к своим собственным ушам, чтобы изобразить уши старика…
