- Ты бы уж помолчал, - подал голос Кондрат. - Почему оно не работает? Потому что ты из него все детали повытаскивал!
- Не все! - горячо возразил Балагула. - Там ещё много штучек осталось. Надо их это... пересчитать...
- Не вздумай! - пригрозил Домовой. - Знаю я, как ты пересчитаешь! Все Фомичу расскажу!
- Ну и говори! Я с ним вообще раздружусь. Вот победим всех, и сразу же раздружусь... А может, и побью даже...
- Ты? Фомича?!
- А что? Будет знать, как пороть живое существо. Ну, может быть, и не побью, но укушу - это точно. Укушу и убегу. А он пускай потом ходит укушенный и одинокий.
- Смотри, услышит Фомич, он тебе так укусит, что кусать нечем будет...
Дорогу нам преградили здоровенные мужики. Они стояли стеной на пути, скрестив на груди руки, и молчали.
- Мужики, нам некогда, - сказал Оглобля, на всякий случай, закатывая рукава. - Говорите сразу: разговора просите или драки желаете?
Мужики стояли, смотрели маленькими глазками поверх наших голов, загораживали нам дорогу и не говорили ни слова.
Их было двое, один здоровее другого, самый маленький из них - на голову выше Оглобли.
- Мужики, скажете или нет, что хотите от нас? - ничуть не смущаясь их преимуществом в росте, повторил свой вопрос Оглобля.
- Орясина, объясни, - не поворачивая к напарнику головы, процедил сквозь зубы один из бугаёв.
- Ага! Счас поясню! - радостно отозвался тот, что повыше.
Он радостно плюнул в кулак и обрушил его на голову Оглобли. Тот закачался, но выстоял, хотя и с трудом.
- Ты что, дурак?! - заорал Балагула на верзилу.
- Ага! - ещё более радостно согласился Орясина.
И не успели мы даже ахнуть, как подхватил он Балагулу лапищей и не глядя подбросил вверх, крикнув:
- Лови, Дуболом!
Второй верзила выставил перед собой руки и стал ждать, когда в них упадёт Балагула. Но никто не падал.
- Ты зачем так высоко подбросил?! - сердито спросил Дуболом у Орясины.
- А я знаю? - ответил Орясина и посмотрел вверх.
Балагула висел, дрыгая ногами, зацепившись полой своего балахона за самую верхушку чёрной ели.
Орясина подошёл к дереву и стал трясти его могучей лапищей. Ель затрещала, застонала, верхушка заходила ходуном, и Балагула вцепился в неё обеими руками, в ужасе истошно вопя на Орясину:
- Ты чё, мужик, совсем спятил?!
- Ага! - всё так же радостно, почти восторженно, ответил тот, и затряс дерево ещё сильнее.
Мы переглянулись, и по команде Фомича все разом бросились на этих здоровенных придурков.
Последствия были печальные: Фомич, после второго удара по голове, свалился как подкошенный, Оглобля пытался огреть Дуболома подхваченным на земле палкой толщиной в руку, но тот вырвал ее, сломал, словно спичку, а потом пошёл вперёд, молотя кулаками-кувалдами.
Бороду закинули куда-то в кусты, а за мной носился вокруг дерева Орясина, пытаясь поддать по мне ногой, как по мячу.
И это ему удалось.
Как я узнал об этом? Я не узнал, я почувствовал. Меня подняло в воздух и забросило в кусты со скоростью пассажирского экспресса.
Когда я очухался, в ушах у меня гудело так, словно я был одним из проводов высоковольтной линии, и по мне пропускали с гудением и треском ток высокого напряжения.
Кусты трещали и ломались под тяжёлыми шагами. Неотвратимо надвигались тупые великаны, готовые растоптать и уничтожить нас.
И тут до меня донёсся еле слышный вздох, словно ветерок в воздухе прошелестел:
- Уголькиии... уголькиии...
- Дядюшка Ох! - догадался я.
И, сам ещё толком не зная, что буду делать с этими угольками, я бросился сквозь колючий кустарник, разрывая в клочья одежду и обдираясь в кровь, к уголькам. Вёдра стояли целы и невредимы. Быстро сдув сверху золу в одном из них, я увидел ярко полыхающие угли. Весело и радостно я заорал верзилам:
- Эй, вы! Орясины и Дуболомы! Вы что, правда круглые идиоты?
- Не-а... - помотал головой один из них. - Мы - идиоты, но квадратные...
- А мы - длинные, - добавил Орясина.
- Но мы оба идиоты! - радостно завершили они хором.
- А жрать вы любите?
- Ага! - проревели они.
- Тогда идите жрать! Специально для вас - полное ведро!
Облизываясь, они пошли ко мне, бросив моих друзей. Я стоял и напряжённо ждал, дрожа от нетерпения.
А они все подходили.
Ближе, ближе, ближе...
И вот когда они протянули руки к ведру, я размахнулся, и выплеснул горячие угли из ведра прямо в тупые физиономии, с криком:
- Нате! Жрите!
И тут же вывалил на них второе ведро, потом третье.
Они заполыхали разом, как сухие поленья...
- Дрова! Дрова! - раздался смех.
Я оглянулся и увидел, что смеётся Балагула, показывая пальцем на Дуболома и Орясину, которые с треском догорали на полянке.
- Да это же - деревяшки! Нас чуть не побили деревяшки!
Ему, может, было и смешно, но всем остальным не очень. Все ходили по поляне, собирая разбросанные вещи, потирая бока. А некоторые, например я, и не только бока.
- Ты собери пепел в тряпочку. Обязательно собери. Пригодится! сказал кто-то у меня за спиной.
- Да зачем он нужен, пепел этот? - буркнул я.
И тут же чуть не подскочил: голос был совершенно не знакомый.
Я резко обернулся, выставив перед собой обрез.
Под чёрной елью сидела на корточках маленькая горбатенькая Старушка в длинном балахоне, с капюшоном, надвинутым на самые глаза. Виден из-под него был только крючковатый нос, да седые космы.
Старушка хитро улыбнулась и пригрозила мне костлявым пальцем с загнутым, давно не стриженым когтем:
- Зачем понадобится пепел, - поймёшь, когда нужда придёт. А взять обязательно возьми, он тебе плечи не оттянет, он лёгкий...
- Мёртвое живого не боится. Живое не может убить мёртвое. Мёртвое боится мертвого...
Это раздался уже другой голос, сбоку. Я оглянулся туда - под другой сосной, в той же позе, что и старушонка, в таком же балахоне, только с откинутым на спину капюшоном, сидел Старичок, лысый, с торчащим на самой макушке пучком волос, напоминавшим оазис в пустыне. Нос у него был картошкой, глаза маленькие, хитрые. Короткопалые ручки он держал сложенными на круглом животике, переплетя пальцы, маленькие и плотные, как болгарские маринованные огурчики в банках.
- Понял, что тебе говорят? Возьми пепел! - это ещё раз напомнила мне Старушонка надоедливая.
Я оглянулся в её сторону, хотел что-то ответить, но там было пусто, как будто и не сидел никто, только лежала под сосной чистая тряпица, на которой, наверное, сидела эта странная Старушка.
Я повернулся обратно, но Старичка тоже как ветром из-под ели сдуло, как волосы с его головы.
Не знаю, почему, но всё же я послушал Старушку и Старика, подобрал тряпицу и аккуратно собрал пепел, оставшийся от Дуболома и Орясины.
