Внизу, под брюхом Боинга распростерлась казавшаяся бесконечной равнина, с редкими точками огней. Самолет уже набрал высоту и взял курс на запад, устремившись на всех парах к закатному Солнцу.
Громов откинулся в кресле, закрыл глаза, пропуская сквозь себя успокаивающие ноты мелодии. Он не боялся летать, но внезапно захотелось спать, накатила какое-то безразличие, лень, желание совершенно ничего не делать, не двигаться и не думать вовсе. Внезапно мелодию исказил до жути неприятный скрип, словно кто-то провел гвоздем по стеклу.
Громов скинул наушники, огляделся по сторонам. Оказалось, что подобная проблема возникла только у него одного, потому что пассажиры, последовавшие его примеру, продолжали наслаждаться выбранными мелодиями как ни в чем не бывало.
Максим хотел было подозвать стюардессу, как вдруг едва не обмер, случайно глянув в иллюминатор. На его глазах за несколько секунд внизу на земле погасли огни целого города. Не веря своим глазам, Громов хотел что-то сказать, привлечь внимание других пассажиров авиалайнера, но не смог, внезапно обнаружив себя единственным человеком на борту. Когда и как он остался в одиночестве, Максим не знал.
Вновь прильнув к иллюминатору, Громов заметил, что огней на Земле практически не осталось, а те очаги, что еще даровали свой свет небесам, затухали один за другим.
Его охватила настоящая паника. Он отстегнулся, встал с места, включил мобильный телефон, но как ни старался, сигнала сети поймать так и не смог. В салоне бизнес класса также никого не оказалось.
— Есть кто? — спросил Максим через дверь в кабину пилота, предварительно постучавшись.
Ему никто не ответил.
Громов знал, что просто так сломать ее не удастся, однако придумать, как проникнуть к пилотам, не успел. Внезапно все тело крупного авиалайнера затряслось, завибрировало. Громова швырнуло с прохода в угол, отчего он весьма чувствительно приложился головой.
Боинг наклонился на бок. Стала видна земля, уже полностью темная. Страшный скрип гвоздя по стеклу повторился вновь, больно резанув по ушам, и в этот момент Максим увидел, как внизу во тьме начали возникать очаги ярко рыжего огня, будто там, на земле что-то взрывалось. Огоньки сначала появлялись совершенно хаотично, в разных сторонах, однако, спустя минуту, они начали расти, увеличиваться в размерах все быстрее и быстрее, сливаться друг с другом, образуя, тем самым, уже целые конгломераты.
Самолет в очередной раз качнуло, и, чтобы не упасть на сей раз, Громов был вынужден ухватиться руками за кресло переднего ряда, но должного эффекта, к его изумлению, это не произвело. Едва его рука коснулась подлокотника, все кресло рассыпалось в труху, будто было сделано из песка.
Неприятный ни то гул, ни то звук вновь повторился, приобретая новые оттенки, и Максим увидел как все вокруг — пол потолок, иллюминаторы, кресла, двери — начали чернеть на глазах, покрываться черными как смоль пятнами, которые, в свою очередь, неумолимо разрастались, поглощая все новую и новую поверхность. И там где черные пятна поглощали материю, она рассыпалась в труху.
Громов обхватил руками голову, затряс ею, до боли зажмуриваясь, пытаясь отстроиться от всего происходящего, и ему вдруг удалось очутиться вне самолета. В свободном полете, подобно птице, он парил в ночном небе, которое совсем недавно отпустило последние лучики уходящего за горизонт Солнца.
Максим повернул голову направо, особо не задумываясь, как ему удалось покинуть авиалайнер и почему воздух его держит, и увидел, как сначала от громады самолета, отвалился один двигатель, разломилось напополам крыло, воспламеняя авиационный керосин, затем возникшая за доли секунды трещина на фюзеляже, скачком увеличилась в размерах, перекинулась на борт воздушного судна, и Боинг за пару мгновений рассыпался на три больших осколка.
Земля, тем временем, внизу под Максимом полностью превратилась в огненную купель, а небосвод, на котором еще не появилось ни одной звезды, внезапно перечеркнула ослепительно белая молния, от горизонта до горизонта. Раздался страшный по силе грохот, от которого у Громова едва не лопнули барабанные перепонки, однако, вопреки общеизвестному атмосферному явлению, молния не исчезла в ту же секунду, а осталась, перечеркивая небосвод подобно гигантскому рваному шраму.
Чудовищный громовой удар повторился вновь, и еще одна рана на теле неба появилась внезапно, как бы из ничего. Громов закричал, но его крик утонул во все нарастающем гуле гибнущей планеты, и когда он зажмурился, выставив перед собой ладони в защитном жесте, словно это и впрямь могло ему помочь уцелеть от колоссального по своей силе взрыва, реальность кардинально изменилась.
Он висел в необъятной пустоте космоса, молчаливо взирая на окружающее пространство с его многочисленными галактиками, туманностями, звездами, квазарами, черными дырами и слушал только ему доступную музыку пустоты. Оно было живое, окружающее пространство, подобно своеобразной форме жизни, безумно далекой от привычной нам, общалось само с собой, изменялось, ощущало, осознавало перемены и… боялось.
Ноты страха Максим уловил практически сразу, ноты обреченности, непонимания, даже гнева. Что-то происходило со всем окружающим миром, со всей реальностью, и это отзывалось болью, дискомфортом и ожиданием чего-то непоправимого, неотвратимого как сама смерть.
Легкая, едва заметная глазу, судорога пронеслась по реальности, отозвавшись резким уколом боли в области сердца. Громов обхватил Вселенную всеми доступными ему в этот момент чувствами, пытаясь выявить источник этой судороги, но вместо этого, стал свидетелем гибели миров. Звезды начали взрываться подряд, одна за другой, сначала в отдалении, на самой границе местного Сверхскопления, потом этот процесс проявился повсеместно. С нарастающим страхом Максим видел, как распадаются крупномасштабные структуры Космоса, как ломается гигантская сетка, состоящая из скоплений галактик, как гибнет бессчетное число миров, и что нет ни чего, что могло бы обратить этот ужасный процесс вспять.
Но распад вещества звезд оказался лишь первым этапом конца. После того, как большинство солнц Вселенной превратилось в пыль, в облака газа, в самой ткани реальности, то тут, то там начали появляться самые настоящие дыры, трещины пространства. Куда они вели, Громов так и не смог понять, хотя попытался прощупать одну такую рану на теле окружающего Космоса своими чувствами.
Дыр с каждой секундой становилось все больше, и Максим услышал натуральный крик отчаяния и боли, предсмертный вопль, настолько страшный, что едва не умер от него. Дыры, меж тем, увеличиваясь в размерах, начали соединяться, прорастать друг в друга, образуя сложнейшие пространственные конфигурации, пока, наконец, в них не исчезло полностью все вещество окружающего мира. Тогда наступила тишина, оглушительная, абсолютная, тишина полной и бесповоротной пустоты, где не было ничего.
