— Или наоборот, — предположил Винкель (Бог знает, что он имел в виду). Глубоко вздохнув, американский ученый добавил: — Президент, разумеется, в курсе. Мы сочли своим долгом все ему рассказать.
— О нашем устройстве? — ошарашенно воскликнул я.
— Нет, — тихо ответил Винкель. — О нашем собственном устройстве… Между прочим, мы взяли на себя труд доказать, что Абсолютное Оружие принципиально невозможно.
— Но, товарищи, — воскликнул Норов, — мы же его создали!
— И оно сработает? — спокойно поинтересовался Винкель.
Норов засмеялся.
— Если кто-нибудь… как бы это сказать… нажмет на красную кнопку, в Сибири появится самая большая дырка, которую когда-либо видело человечество.
Мы переглянулись. Затеи наполнили стаканы и торжественно чокнулись.
— За вечный мир, — сказал я.
— За торжество разума в отношениях между народами, — напыщенно провозгласил Норов.
— И за научный жаргон, — добавил Винкель.
Я чувствовал себя на удивление счастливым.
— Как вы думаете, нам удастся сохранить все это в тайне?
— А почему бы и нет? — удивился Винкель. — Нам просто придется тщательно отбирать подходящих людей для работы с Оружием. Вот и все.
— А каждого, кто будет болтать вздор, — заявил Норов с многозначительной ухмылкой, — мы тут же засадим в психиатрическую лечебницу.
— Вне всякого сомнения, — кивнул Винкель. — Как пить дать, засадим.
Ну, вот мы и узнали подлинную историю Абсолютного Оружия. Сегодня 31-е августа 1965-го года. На Земле царит мир. О гонке вооружений никто даже и не вспоминает. Возникающие проблемы тихо решаются на конференциях, а не тонут в реве ракетных двигателей. Сегодня закончился мой последний день в должности старшего инспектора Абсолютного Оружия от Англии. Меня сменяет профессор Джеймс Вилер — мой первый помощник с самого начала работы над проектом. Он отлично умеет держать язык за зубами и всегда выглядеть серьезным.
Впрочем, возможно, нет ничего страшного, даже если все и откроется. Люди уже так давно живут под страхом всеобщего уничтожения, что, скорее всего, воспримут правду как чью-то глупую шутку.
И знаете, мне кажется, я заслужил свое рыцарское звание! Норов, теперь, разумеется, герой Советского Союза, а доктор Винкель… ну, ему недавно предложили баллотироваться в вице-президенты.
Я уже старик, но память о том сентябрьском утре все еще жива в моем мозгу. Днем и ночью у меня перед глазами стоит страшная картина того кошмарного дня. Я не боюсь умереть, ведь тогда, слава Богу, умрет и эта память. Только так я смогу, наконец-то, обрести покой.
Порой я ощущаю, что жизнь в этой тихой долине Дербишира на самом деле весьма приятна. Особенно весной, когда, выполнив дневной урок по плетению полотна, я могу хоть целый вечер сидеть на пороге моего домика. И можно ничего не делать, просто сидеть и смотреть, как солнце прячется за низкими зелено-голубыми холмами, и слушать голоса играющих детей… ждать, пока наступит темнота…
Странное они поколение, эти дети Темных Лет. В их голубых глазах горит огонь желания, а мысли их сосредоточены не на будущем, а на том, что они считают славным прошлым. Эпоха героев, мифическая эра могучих машин, бурлящих городов, радио и телевидения, реактивных самолетов и спортивных автомобилей…
А ясными ночами в небе, усеянном светлыми звездами, все еще видны блестящие точки спутников. Несколько ночей тому назад один из них сошел с орбиты и, попав в плотные слои атмосферы, сгорел тонкой кривой светящейся полосой, словно обычный метеорит. Так, вероятно, все они понемногу исчезнут. Один за другим, пока не останется ничего, что говорило бы об открытых человеком воротах в бескрайний космос.
Детям нравится слушать о спутниках. Но мне кажется, они не очень-то в них верят. Ну, во всяком случае, не так, как я сам. Как человек, выросший, когда эти самые спутники еще только выводились на орбиты, я вижу их такими, какие они есть — орудия уничтожения, терпеливо ждущие сигнала, который теперь уже никогда не придет, чтобы обрушить на Землю свой смертоносный груз. Есть, конечно, некоторые… крохотные космические лаборатории, все еще информирующие о чем-то лежащий под ними глухой к ним мир… Для детей же спутники — это просто подвижные звезды… заслуживающие внимания лишь потому, что их послали в путь Великие Предки.
Великие Предки!
Как это печально, что всего за одну человеческую жизнь успело возникнуть и окрепнуть множество новых мифов. Люди, похоже, не могут жить без мифов. Возможно, созданные из успевшего подернуться дымкой забвения прошлого мифы — лишь смутные отражения надежд на будущее. Может, оно и так. Быть может, дети создают для себя идеал, который поможет им преодолеть Темные Года и построить мир, где целью прогресса станет нечто иное, а не всеобщее самоубийство.
И однако, когда я слышу, как они говорят о Великих Предках, я с трудом удерживаюсь от горького смеха. Каким-то чудом мне всегда удается сохранить внешнее спокойствие — не стоит разочаровывать молодежь. Но я никак, не могу забыть, что на планете, где когда-то обитало почти четыре биллиона человек, теперь едва ли наберется десять миллионов жителей. И для меня это достойная эпитафия Великим Предкам…
Я помню их как людей — обычных людей в необыкновенном, созданном ими мире. Людей быстрых разумом и медлительных сердцем, с даром творения в своих мечтах и стремлением к разрушению, горящим в глазах.
Но чаще всего я вспоминаю ясное сентябрьское утро, когда погибла их цивилизация. А еще — несколько страшных дней, последовавших за этим. Дней, когда, казалось, раса людей канет в Лету, стертая с лица Земли.
Итак, было ясное утро, и солнечные лучи раскинули свою золотую сень над полями, горами и городами, и лениво-неподвижный воздух восхитительно пах странными ароматами ранней осени.
В тот день меня как раз выписали из больницы после небольшой операции. Для меня это утро было вдвойне прекрасно: проведя две недели в узком мирке больничной палаты, мне казалось, я вижу все в первый раз.
Меня встречала моя жена, Джустина. Мы еще радовались, что меня выписали как раз накануне ее дня рождения. Ей должно было исполниться двадцать пять нет. Она заказала такси отвезти меня домой, и я помню, как мы спорили: мне хотелось пройтись пешком, через парк, а Джустина боялась, что я еще слишком слаб. Но мне удалось настоять на своем. Очень уж мне не хотелось терять такое восхитительное утро. Мы шли, взявшись за руки, медленно-медленно; я и в самом деле еще не до конца оправился, и хотя врачи казались очень довольными результатами операции и даже сняли швы, переутомляться мне было нельзя.
