Минут через двадцать мы подошли к парку. К этому времени усилия, необходимые для ходьбы, успели в значительной степени исчерпать мои силы, и потому мы нашли скамейку, где я мог бы посидеть и отдохнуть. Не только мы радовались веселому солнечному утру. Тут и там под бдительным оком матерей играли малыши, а на скамейках, полуприкрыв глаза, словно им некуда было спешить (так оно, наверно, и было) грелись на солнце пенсионеры.
В двухстах ярдах от нас я заметил небольшую группу людей, столпившихся прямо посреди дорожки. Они, похоже, разглядывали нечто, лежащее на земле. Я не обращал на них внимания, пока какой-то человек не отделился от толпы, побежав к выходу из парка. Где-то вдалеке мы услышали какой-то странно безумный вой сирены «Скорой помощи».
— Наверно, несчастный случай, — предположила Джустина. — Как тебе кажется, может, мне следует…
— Нет, дорогая, — возразил я. — Оставайся здесь присматривать за своим собственным инвалидом. Там достаточно людей, и я не сомневаюсь они сделают все, что нужно.
«Скорая помощь» уже выехала на широкую центральную аллею парка.
— Вот противно, наверно, попасть в больницу в такое прекрасное утро, — прошептала Джустина, наблюдая, как машина быстро приближается к столпившимся на дорожке людям.
— Это уж точно, — охотно согласился я. — Может, это не так уж и серьезно? Наверно, какой-нибудь старичок поскользнулся на банановой кожуре… или что-то вроде этого.
Но в этот самый миг обыденность ленивого сентябрьского утра лопнула, словно проколотый воздушный шар. «Скорая помощь» неожиданно свернула с аллеи и, словно управляемая пьяной рукой, заюлила по траве в сторону большого дуба. Грохот удара далеко разнесся в тишине залитого солнцем парка.
— Боже мой! Что могло… — слова замерли у меня на устах.
Игравшая рядом с нашей скамейкой маленькая девочка — лет семи, не больше, — вдруг начала громко плакать. Но плач ее тут же прервался неудержимой рвотой. Ее тельце сотрясалось, извергая жалкое содержимое ее желудка.
Вскочив, Джустина бросилась к девочке. Она сделала всего пару шагов, когда малышка рухнула в траву, дергаясь в судорогах.
К тому времени, как я сумел встать со скамейки и на негнущихся ногах подойти к склонившейся над ребенком Джустине, судороги перешли в странное подергивание. Джустина развязывала тугие завязки платьица девочки. Я хотел было присесть рядом и помочь ей, но внезапная боль в послеоперационном шраме не позволила мне этого сделать.
Я мог только стоять, беспомощно глядя на потерявшего сознание ребенка. Из ее носа медленно сочилась слизь, на губах застыла пена. Джустина держала девочку на руках. Время от времени та тяжело вздыхала и едва слышно постанывала, словно во власти обычного ночного кошмара.
— Что с ней, дорогой? — спросила Джустина, с тревогой глядя на меня. — Надо позвать на помощь.
Только я собрался успокоить Джустину, что девочка, наверно, просто слегка отравилась, как вспомнил о потерпевшей аварию машине «Скорой помощи» и огляделся вокруг. Слова замерли у меня на устах.
В сорока ярдах от нас согнулся почти пополам старик. Его явно рвало. Мне казалось, будто я слышу, как он хрипит. Неподалеку от него упала со скамейки молодая женщина. Она лежала на земле, сотрясаемая судорогами, словно жертва эпилептического припадка.
Чуть подальше мать бежала на помощь своему малышу, которому было так плохо, что он не мог даже плакать. Но прямо на моих глазах, сделав всего несколько шагов, она сама повалилась на траву, корчась от невыносимой боли.
Это творилось повсюду. С ужасающей внезапностью парк превратился в кошмарное поле битвы, на котором невидимый враг косил людей направо и налево, быстро и немилосердно. Несколько минут назад самым важным в моей жизни казалось сидеть на скамейке, отдыхать, греться на солнышке в этот теплый осенний денек. Но теперь…
Я подумал, что, должно быть, сошел с ума. В ушах у меня стоял странный звук, похожий на вой. Пару секунд я даже не мог понять, что это такое. Странно низкий и одновременно пронзительный, он раздавался не только в парке. Казалось, он наполнил собой весь мир. Его издавали люди…
Джустина глядела на меня, широко раскрыв полные ужаса глаза. Я хотел утешить ее, но что я мог ей сказать?
— Милый! — закричала она. — Что происходит?!
Я мог только беспомощно на нее смотреть. Слабость, которую я ощутил, выйдя из больницы, вновь вернулась, накатившись, как цунами.
Девочка пошевелилась. Она открыла глаза и с удивлением уставилась на Джустину.
— Где моя мама, — заплакала она. — Мне больно. Я хочу…
— Мама сейчас придет, — сказала Джустина. — Она скоро будет. Мы присмотрим за тобой, пока…
Но вдруг маленькое тельце девочки выгнулось дугой. Все продолжалось не больше минуты. Судороги сменились сухим кашлем. Детские пальчики зарылись в землю. Я не мог вынести выражения ее искаженного судорогой лица и отвернулся.
— Надо уходить отсюда, — в отчаянии сказал я. — Здесь началась какая-то чертова эпидемия. Надо добраться куда-то, где…
— Я ее не оставлю, — коротко заявила Джустина. — Я не могу ее бросить!
Стоя на коленях над вновь впавшей в беспамятство девочкой, она бормотала ей на ушко утешающие, бессмысленные слова; гладила ее по голове, распрямила сведенные судорогой ручонки.
— Но мы ничем не можем ей помочь, — устало возразил я.
Я чувствовал себя выжатым, как лимон. Покинув госпиталь, несмотря на возражения врачей, я даже не предполагал, что сил у меня окажется так немного. Я чувствовал себя так, словно надо мной поставили эксперимент по выживанию… и остановиться на полпути я уже не мог.
— Милый, — встревожилась Джустина. — Ты выглядишь просто ужасно. Посиди немного, я сбегаю позвоню.
Почему-то я не сомневался, что пытаться звонить — пустая трата времени. Толпы людей наверняка сейчас осаждают телефонные будки… и множество телефонов не отвечают… И никогда уже не будут отвечать.
— Мы не должны расставаться, — выдавил я, когда Джустина помогала мне опуститься на траву. — Что бы ни случилось, мы не должны разлучаться.
Мне было как-то не по себе. Немного подташнивало — изо всех сил я старался удержаться от рвоты. Я даже попытался улыбнуться.
— Может, я тоже заболел…
В этот миг девочка перестала кашлять и открыла глаза. Нас она, похоже, не замечала.
— Извини, мамочка, — еле слышно прошептала она. — Я никогда больше…
Ее взор потух. Лицо сделалось пустым и холодным. Она была мертва.
Джустина заплакала. Она обняла девочку, укачивая ее, словно надеясь, что та вот-вот оживет.
