- Клянусь, ты узник здесь! Как же ты живешь, повелитель?
- Как повелитель, - Акамие передернул плечами. - Но и то радость, что ты здесь, и мы можем поговорить. Не будешь ли ты против, если я приглашу к нам третьего? Он давний и верный свидетель моей бессонницы и моих трудов, весьма разумен и на зависть образован.
- Как тебе угодно.
- Хойре, иди к нам, - позвал Акамие, и Хойре тотчас приблизился. Давайте перенесем сюда светильники.
Оказалось, что в тени скрывался круглый столик. Между грудами белой халвы, между бугристыми гроздьями винограда, между редкостными красночревыми дынями нашелся и кувшин вина, и колотый лед подтаивал в глубокой толстостенной вазе. Пока переносили светильники, Арьян хмурился и неодобрительно косился на евнуха, с которым предстояло сидеть за столом как с равным. Акамие вроде бы не замечал, только вдруг, потянувшись за светильником, сказал ан-Реддилю почти в самое ухо:
- О моих друзьях суди по себе.
И тот смутился.
И вот они стали есть и пить, и Акамие, как заботливый хозяин, предлагал им то одно, то другое, а Хойре подливал в чаши вино. Но никак не рассеивалась неловкость, и все трое от нее страдали. Тогда Акамие сказал:
- Если мы не можем сегодня послушать песен, пусть тогда Хойре расскажет нам что-нибудь из тех историй, которые он знает.
- С радостью повинуюсь, - отставил чашу Хойре. - Не желает ли повелитель услышать историю о рыбках?
- Ты знаешь ее, Арьян? - спросил Акамие.
- Нет, повелитель.
- Тогда рассказывай, Хойре.
И они уселись удобнее и приготовились слушать, а Хойре начал так:
- В давние времена один купец увидел на базаре девушку. Ее продавали за очень низкую цену, притом что она была красива до крайности. Но из-за цены все думали, что в ней есть тайный изъян, и не брали ее. А купец, когда увидел ее, лишился сердца, и подошел, и заплатил сколько просили, и увел ее, не осведомившись, отчего так мала за нее плата.
И когда привел ее домой, возлег с нею и весьма обрадовался, найдя, что она - жемчужина несверленая. А после стал расспрашивать ее и говорить с ней, но не услышал в ответ ни единого слова. И он удивился и огорчился от этого, потому что был ласков с девушкой и окружил ее заботливыми служанками. И не прекращал навещать ее каждый день и одаривал ее подарками. Но ни слова от нее не услышал за все время.
И поручил служанкам следить за девушкой и, если заметят необычное и странное, немедленно доложить купцу. И вот ночью служанки прибежали и сказали, что девушка сидит на постели и плачет. Купец поднялся, взял одежду и побежал к девушке.
Она сидела на постели и открывала рот, как бы для того, чтобы говорить, но ни звука не вылетало из ее уст. И по щекам катились слезы.
- Так ты немая! - обрадовался купец. - А я боялся, что противен тебе. Отчего же ты раньше не дала мне этого понять? Может быть, можно помочь твоей беде? Есть у нас искусные врачи, и если их искусство может помочь тебе, считай, ты исцелена.
Но девушка заплакала еще горше, и била себя в грудь, и тряслась от плача, но ни единого звука из ее уст не услышал купец.
- А может быть, ты околдована? - спросил купец, и девушка знаками дала понять, что так и есть.
- Есть ли средство помочь тебе? - спросил купец, и получил тот же ответ.
И тогда купец пошел на базар и нанял людей, чтобы кричали весь день, что такой-то, сын такого-то, заплатит сколько запросят тому, кто откроет, как исцелить его невольницу и избавить ее от чар.
И многие приходили и говорили разное, но девушка все отрицала, и купец прогонял их.
И пришел один человек и сказал:
- Радуйся, слава купцов, есть исцеление и помощь от чар. Знай, что твоя невольница - дочь заморского царя, которую полюбил чернокнижник из самых вредоносных, ипосватался к ней, но отец девушки отказал ему и пренебрег его угрозами. Тогда чернокнижник вызвал ночных духов, чтобы те похитили ее, и они похитили девушку и перенесли на далекий остров. А на том острове есть озеро, и в озере живут маленькие блестящие рыбки. И чернокнижник вынул из девушки голос и вложил в рыбку, и отпустил рыбку в озеро. Кто найдет остров, а на острове озеро, а в озере рыбку, тот пусть приготовит ее и даст девушке поесть. И голос к ней вернется. Но если ошибешься, поймаешь рыбку с чужим голосом, она станет для девушки как отрава и убьет ее.
А теперь, мой повелитель, позволь мне остановиться на этом, потому что приблизилось к нам утро, и при дневном свете не будет средства вывести отсюда твоего гостя тайно, и здесь его не укрыть от чужих глаз.
Акамие и ан-Реддиль еще какое-то время сидели тихо и неподвижно, как ожидающие продолжения, и не сразу очнулись.
Тогда Акамие попрощался с гостем ласково, спросил, не придет ли еще ан-Реддиль навестить царя в его заточении, и ан-Реддиль ответил: "Если позволишь - непременно". И царь поручил евнуху проводить ан-Реддиля незаметно из его покоев и из дворца, пока не рассвело.
Когда же Хойре вернулся, Акамие спросил:
- Что за история? Никогда такой не слышал. И чем же кончается она? Найдет ли купец остров? Поймает ли рыбку?
- Ах, господин, не спрашивай меня. Знать не знаю в этой истории ни словом больше, чем рассказал тебе.
- Как это? - удивился Акамие. - Взялся рассказывать историю, которой не знаешь до конца?
- Нет у нее конца и не было никогда. А взялся я ее рассказывать, чтобы удержать здесь твоего гостя, чтобы пришел еще: видел ли ты, господин, как горели его глаза, пока я рассказывал?
- Нет, Хойре, я так заслушался, что не видел вокруг ничего.
- Вот и он так. Для того я и затеял...
- Вот придет он в другой раз, и что ты скажешь? Как продолжишь?
- Пока не знаю, господин. Придется признаться ему...
И Акамие рассмеялся и отпустил его спать.
О строящих козни
И вельможа сквозь дрему, не разнимая ресниц:
- Евнух, который мне обо всем доносит, говорит, не в чем уличить этих.
И царица, лениво ласкаясь, сквозь сытую, сонную, блаженную, усталую улыбку:
- А что же нам делать? Ай-яй, что же делать? А я знаю, сладкий мой, сладкий, Хатнам Дерие знает, что теперь делать, слушай...
И, обхватив руками его голову, прижав между грудей, говорит быстрее:
- А нужно сделать вот что: пусть евнухи соберутся возле его покоев в час, когда ан-Реддиль будет там, и пусть все разом кричат: горе нам! горе Хайру! царь позволил надругаться над собой! - и пусть ворвутся и схватят их, и совлекут с них одежду. И пусть их держат крепко и выведут из внутренних покоев, чтобы все их видели. Большего и не понадобится.
- И ашананшеди? - отстранившись, он.
- Что - ашананшеди? - прильнув к нему снова, она. - Что тебе, сладкий, до ашананшеди?
- Ашананшеди позволят это сделать?
