– Они от меня отказались.
– С кем ты живешь?
Вместо ответа он ткнул в кнопку на телефоне и посмотрел куда-то в сторону «Интерьеров». Она услышала, как за деревьями у кого-то пиликает телефон. И как пиликанье обрывается.
– Ба, подойди, – сказал он в трубку и, не дожидаясь ответа, сбросил звонок. – Егор вам хочет что-то сказать, – Виноградов склонил голову вправо, изображая, что внимательно слушает кого-то невидимого.
Мурашки снова защекотали спину и грудь сухими холодными лапками. Воображаемый друг. Она когда-то читала о таком отклонении.
– Егор говорит, раз вы нам помогли, он тоже сделает вам доброе дело.
– Как в сказке, да? – как можно более мягко спросила Женя.
– Как в сказке, – Виноградов был очень серьезен. – Вы совершенно правильно поняли.
Явилась бабка – та самая, что кормила голубей хлебом. Вблизи ее морщины уже не казались веселыми. Ее восковое лицо выглядело так, будто она плотно прижималась им к металлической сетке, пока воск остывал. Она деловито зацапала Виноградова за руку и потащила к пешеходному переходу, старательно не глядя на Женю. Женя неловко шла следом за ними. Им было, собственно, по пути.
– Егор говорит, он должен прийти к вам в гости, – обернулся к ней Виноградов. – Иначе он не сможет сделать доброе дело.
– Молчи, молчи… – забубнила бабка. – Не сочиняй мне… А то в больницу…. Не сочиняй мне… А то в больницу…
Старухин голос звучал монотонно и глухо, как будто внутри нее, в животе, проматывалась заезженная допотопная пленка.
– Вы где-то рядом живете? – настаивал Виноградов. – А то мы с Егором могли бы к вам пойти прямо сейчас.
Женя шла молча, отстукивая подошвами мысли. Больной. Сумасшедший. Этот ребенок – не наша проблема. Больной. Сумасшедший. Как правильно отказать сумасшедшему?..
– Не сочиняй мне… – снова включилась бабка. – И к людям не приставай. Ты мальчик больной… Тебя люди в дом не пустят… Ты мальчик больной…
Вдруг стало стыдно. Противно и стыдно, что эта карга произносит вслух ее мысли. Озвученные заунывным старческим голосом, они казались особенно подлыми.
– Ну почему же, – громко сказала Женя. – Мы будем рады, если к нам придет Коля.
– Вместе с Егором, – упрямо сказал Виноградов.
– Не сочиняй мне…
– Я правда думаю, что будет очень мило, если Коля зайдет, – сказала Женя старухе.
– Он мальчик больной, – испуганно сообщила старуха.
– Ничего. Не страшно.
Пятую фею попутает бес,
Четвертая фея спрячется в лес,
Третья заплачет по мертвой сестре
И ее сожгут на костре.
Колыбельная
– Зачем ты его привела? – зашипела Тася, когда Виноградов пошел мыть руки. – Он же отказник!
– И что?
– А то, что он недоразвитый! Ему «Споки» не продали.
У Таси было побелевшее от злости лицо. Такую Тасю Женя раньше не видела.
– Мне очень не нравится, когда ты так говоришь. Ведь он же не виноват, что у него такие проблемы. Его нужно, наоборот, поддержать…
– Но это его проблемы. А ты привела его к нам. В наш замок. А он… а он… – голос у Таси дрожал, – привел с собой кого-то невидимого!
Женя с трудом сдержала улыбку. Какая же Тася еще все-таки маленькая! Такое трогательное отсутствие грани между реальной жизнью и вымыслом. Она ведь и правда верит, что к ним в дом пришел «невидимый кто-то». Она боится этого незримого гостя, поэтому злится… Другие дети, наверное, тоже его «клюют» по этой самой причине. Они боятся. Они готовы поверить в его сумасшествие.
– Нет никакого невидимого Егора, – зашептала Женя. – Он думает, что видит его, но это просто фантазия, в которую он слишком сильно поверил. Но мы-то знаем с тобой, что на самом деле здесь только Коля. И Коля – болен, у него психическая болезнь, ему нужно помочь…
Она замолкла: Виноградов вернулся на кухню.
– Егор хотел бы познакомиться с Тасиным папой.
– А моя мама считает, что ты сумасшедший, – по-пионерски сказала Тася.
Он посмотрел на Женю усталым, совершенно не детским взглядом и спокойно кивнул:
– Мы знаем.
– Чай с конфетками! – фальшиво пискнула Женя. – Папу тоже сейчас позовем.
– Нет, он спит, не буди, не надо, – затараторила Тася.
…Пошла за ним, но Даня и вправду спал: на спине, в одежде, на застеленной кровати. Это было странно: обычно днем его невозможно было уговорить полежать, даже когда он болел. И на спине ненавидел спать. Она наклонилась и осторожно коснулась губами его лба – не горячий. Скорее наоборот. Какой-то слишком холодный. Как будто она поцеловала кусок пластмассы.
Как будто он неживой.
Но он дышал, конечно: грудь поднималась и опускалась ритмично. Она открыла настежь окно: в комнате густо пахло не успевшей подсохнуть краской. Ремонт в их спальне был уже, можно сказать, завершен. Она заметила, что Даня докрасил те места, на которые не хватило Medieval Red Wine. Свою спальню они вместе с Тасей назвали рубиновым залом.
Стены цвета рубинов.
цвета крови
Стены цвета вина, которое пьют из старинного кубка.
эти кубки бывают, кажется, в форме черепа
Дурнота подступила к горлу кисло-едким ошметком. Что-то было неправильно, неестественно и в самой комнате, и в спящем в ней человеке. Из-за этого путались мысли и укачивало, как на серпантине. Словно легкая асимметрия, едва заметное нарушение пропорций. Голова занимает чуть меньше места на цветастой подушке, чем ты ожидаешь. Кисть, расслабленная во сне, должна бы свисать немного иначе. Указательный палец не может быть вровень с мизинцем, на рисунке это бы было ошибкой… Указательный палец должен быть немного отставлен, он как бы продолжает ладонь. И все тени… о Господи, неправильно лежащие тени. Они все должны быть чуть короче, и угол неверный…
Женя плотно закрыла глаза. Не бывает. Так не бывает. Это просто от нервов. Нарушение зрения. Сейчас все пройдет.
И действительно, когда открыла глаза, полегчало. Все нормально. Тени как тени. Пальцы как пальцы. Может быть, они все-таки зря остановились на этом винно-багровом цвете. Слишком он агрессивный, кричащий. Раздражает зрительный нерв.
Она чмокнула Даню в щеку (обыкновенная, очень даже теплая щека!) и вернулась на кухню к детям.
Виноградов и Тася сидели за столом молча и старательно не смотрели друг на друга. В идиотских чашках с котятами (Тася выклянчила год назад в магазине) остывал пахнущий половой тряпкой чай. Вроде только с утра заварила, и был такой ароматный, а теперь – как будто неделя этой заварке…
Тася крепко прижимала к животу «Споки», как будто защищая от какой-то угрозы. Виноградов равнодушно пожирал «коровок» из хрустящего пластикового пакета. На столе справа от себя он положил три развернутых конфеты, к которым не прикасался. Вероятно, для «друга».
