И лимузин шефа полиции пронесся мимо друзей, увозя с собой единственный снимок и единственного свидетеля.
На мостовой остались две удочки да помятый алюминиевый котелок, из которого торчали шевелящиеся рыбьи хвосты.
Все было сделано так быстро, что друзья ничего не успели сказать. И когда красный лимузин скрылся в переулке, Байдаров многозначительно протянул сквозь зубы: — Так, так… Ну вот, кое-что и определилось, Сережа. Конечно, жаль снимка. Но взамен его шеф полиции вернул нашу машину. Поедем в гостиницу. Там у нас осталась пленка, и мы сделаем второй отпечаток.
Пока “кадиллак”, почти цепляясь бортами за углы изломанных улиц и проваливаясь по ступицы в рытвины и канавы, выбрался, наконец, из закоулков Портового Пригорода, прошло около получаса. Взошло солнце. По улицам уже прошли поливочные машины, смыв с матово-черного асфальта следы пыли и грязи.
В вестибюле гостиницы неприятно пахло горелой тряпкой. Друзья поднялись на свой этаж, где их встретил господин Скарбон. Лицо управляющего гостиницей выражало высшую степень огорчения.
Байдаров с запоздалой догадкой прикусил губу.
— Неприятность, господа! — управляющий часто заморгал, закатывая глаза под лоб. — Такая неприятность! Небольшой пожар в вашем номере. Или замыкание шнура настольной лампы, или господин Байдаров плохо притушил окурок в пепельнице… В коридоре дым… пришлось взломать дверь… Но из вашего имущества ничего не пострадало, господа. Сгорела только скатерть на столе.
Двери номера были открыты. Уборщица смывала с пола коричневую пену огнетушителя. Валялась обугленная скатерть, от которой поднималась тоненькая струйка дыма. Березкин быстро открыл ящик стола, где хранились заснятые пленки. Он перебрал их под вопросительным взглядом Байдарова.
Пленки со снимком женщины не было.
— Фон Штрипс! Вы поступили, как идиот!
— Фрейлейн Морге… — не позволю…
— Вы мне позволите повторить, что вы поступили, как идиот. Черт вас возьми! Да знаете, что с вами сделает господин Эксон, если я расскажу ему о такой работе.
— Но что произошло?
— Вы навели подозрение журналистов на меня и, следовательно, на клинику.
— Помилуйте, наоборот, я отобрал у них все подозрительные улики.
— Нет, я удивляюсь Эксону, что он послал сюда такого бестолкового человека. Да неужели вам неясно, что, отбирая улики, вы только укрепили подозрения.
— Но что я должен был сделать?
— Вам нужно было бы прежде, чем пригласить журналистов с собой, уничтожить все следы машины и, тем более, исключить появление живых свидетелей.
— Свидетель больше ничего не скажет.
— Он уже достаточно сказал. Нам нужно задержать приезд советского консула хотя бы на несколько дней.
Горничная принесла в номер свежую хрустящую скатерть. Господин Скарбон, продолжая соболезновать (ах, какая неприятность, какая неприятность!), отослал горничную и собственноручно расстелил скатерть на столе.
— Я надеюсь, ничего не пропало? — остановился он в дверях. — все время лично присутствовал…
— Нет, — прищурился Байдаров. — Ничего не пропало. Очень благодарим вас за заботу.
Он закрыл дверь за управляющим и, вернувшись, с шумом опустился на диван. Березкин подвинул к нему спички и пепельницу и сел рядом.
От телефонного столика донесся тихий щелчок. Они прислушались, ожидая звонка, который мог принести им еще какую-нибудь новость. Но телефон безмолвствовал.
— Что будем делать, Яша?
Байдаров сломал спичку о коробок и бросил ее в пепельницу.
— Потеряв все вещественные улики, — сказал он, — мы приобрели твердую уверенность, что похищение Тани — дело рук известной нам женщины, нашей старой знакомой. Мы не знаем, кто она и где ее искать. Обращаться к местным властям бесполезно: здесь хозяин — шеф полиции, а он заинтересован в том, чтобы мы эту женщину не нашли. Мы бессильны против него. Нам нужен один человек…
— Консул.
— Да, Сережа. Наш консул. Мы расскажем ему все, что знаем. Действуя от имени правительства, консул будет разговаривать с шефом полиции на другом языке.
— Тогда нужно сейчас же вызвать его.
— Это труднее, чем ты думаешь.
— Сегодня заработает междугородняя.
— Она может не заработать, — заметил Байдаров.
— Пошлем телеграмму.
— Телеграмма может не дойти.
— Тогда я сам поеду за консулом.
— А ты можешь не доехать.
В темных глазах Березкина появилось вначале удивление, затем негодование.
— Но не может этого быть! — воскликнул он.
— Сережа, милый, — сказал Байдаров значительно, — давай условимся: здесь все может быть. Мы только потому и потеряли Таню, что думали иначе. Но мы все-таки проверим первые два способа. Сейчас пойдем на телеграф. Кстати, там узнаем, когда начнет работать междугородняя.
Байдаров встал. Телефон опять звякнул тихо и приглушенно.
— Кто-то собирается позвонить, — сказал Березкин.
— А может быть… подслушать?
В это время звонок телефона задребезжал резко и настойчиво.
Байдаров снял трубку.
— Да, — сказал он.
Трубка молчала. Слышались только легкие шорохи и потрескивания; где-то далеко-далеко играла гавайская гитара.
— Слушаю! — повторил Байдаров. Он уж хотел повесить трубку, как вдруг мембрана щелкнула, наступила тишина, и в тишине прозвучал спокойный женский голос: — Журналист Байдаров?
Звук пистолетного выстрела меньше бы удивил Байдарова. Он на секунду запнулся, в его памяти промелькнула горящая улица Берлина и женщина с сумочкой в тихом переулке.
— Да, — сказал он. — Кто говорит?
— Это вы скоро узнаете, — услышал он. — Мне бы хотелось побеседовать с вами по интересующему вас делу.
— Когда?
— Когда вам угодно. Но, во всяком случае, раньше, чем вы пошлете телеграмму вашему консулу, — в спокойном голосе прозвучала скрытая, как бы свитая в тугую пружину, угроза.
— Хорошо, — сказал Байдаров. — согласен говорить сейчас. Где мне вас найти?
— Меня не нужно искать, — слабо усмехнулся голос. — заеду за вами.
Мембрана щелкнула, послышались частые отрывистые гудки.
— Кто звонил, Яша?
Байдаров не ответил и Березкин сразу догадался: — Та женщина?
Сдержанным движением Байдаров опустил трубку на телефон. Присел возле окна, из которого был виден подъезд гостиницы. Они молча ждали несколько минут.
Байдаров нагнулся к окну.
— Вот и она.
У подъезда остановилась длинная, похожая на гончую собаку, белая машина.
