палату с постоянным наблюдением и лошадиными дозами сульфозина. Под действием лекарства Иван рассказал бы страшные вещи. О том, что просыпается утром в старом доме на маяке и чувствует себя Дровосеком, будто ночью кто-то пробрался сквозь замочную скважину входной двери и сожрал его внутренности, оставив лишь тонкую оболочку, которая продолжает жить по инерции. В ней нет сердца, нет чувств. Она заржавела.
Если бы доктор спросил:
– Как дела?
Он бы ответил:
– Я залез в огромный шкаф, в задней стенке которого обнаружилась дверь, ведущая в другой шкаф, и в нем тоже была дверь, а за ней еще и еще. Я открывал их одну за другой пока, в конце концов, не понял, что потерялся.
Когда тошнота отпустила, Иван выбрался в коридор и ввалился в комнату для гостей. Он упал на кровать и спрятал голову под подушку.
Ему снился дождь.
Вода падает с неба. Холодные струи текут по лицу. И в этом есть что-то похожее на прощение. Ласка любимого человека. Такое не стыдно принять. Этому хочется верить. Кажется, что вода смоет грехи. Все умирает для жизни плотской и возрождается для духовной. Он понимает свое несовершенство и принимает его. Дождь наполняет все реки, моря и океаны. Кровь Земли пробуждает деревья. Ветер срывает зеленые листья и швыряет под ноги. Огромная молния на горизонте разрезает все небо и темные облака сотрясаются под натиском грома.
Он дернулся и проснулся.
Потолок слишком белый. Яркий свет настоящего мира бьет по глазам. Он обвел помещение взглядом лишний раз убедившись, что здесь нет ЕЁ фотографий. В том и вся суть. Остальную часть дома давно пора сжечь. Взять бензин в гараже, открыть газ, купить динамит, снести стены. Сделать хоть что-то, чтобы избавиться от гнетущего присутствия смерти.
Иван закурил и глянул в окно. Небо пустое. Ни облачка. Птицы исчезли, а самолеты никому не нужны. Некуда больше лететь. Ад на Земле.
Все идет к черту.
Сначала танцуешь и веселишься, а потом убиваешь собак.
И ничего.
Все еще жив. За пару затяжек многих других успели обмыть и отправить в могилы.
Земля жрет людей.
Пепел к пеплу, прах к праху.
В надежде на воскресение к жизни вечной.
4
В гараже было пыльно и сухо.
Канистра с бензином лежала на ящике для инструментов рядом с машиной Алисы.
На колесах песок.
В салоне запах KENZO.
Зеленая сирень, мандарин, мята и сера.
Даже в морге Алиса пахла кровью, океаном и ароматом духов. Мертвой она показалась Ивану похожей на журавля. Он стоял у открытой холодильной камеры и смотрел на жену слишком долго, чтобы остаться нормальным. Он подумал тогда, что все же оказался глупцом. Нужно было прятать эту птицу получше. Никому не показывать то, чем богат.
Кто-то чужой позарился на Алису.
Разбил ей лицо, выдавил глаз, утопил в океане.
Алиса мертва.
Края её раны бледны, отечны, безжизненны.
Она напоминает варёное мясо.
Молчит.
– Я не любил тебя.
Тишина.
Он стоял у тела жены в нерешительности. Потом понял, что никто его не накажет и поцеловал Алису в губы. Она была неприятной. KENZO и сладковато-гнилостный запах. И хруст пузырьков газа в разложившейся плоти.
Они такие сухие. Как бумага.
Какая она теперь там? Между ног. Эти две тонкие складки кожи и головка клитора. Запах и вкус. Мертвое влагалище. Ведро с остатками вчерашней еды и кожурой от картофеля.
Он поднял её веки. Мертвые клетки распадаются, но не разлагаются полностью. Треугольные, сморщенные участки, серовато-желтоватого цвета, на фоне прозрачной блестящей роговицы. Абсолютный признак смерти.
Её пальцы разбухли. Обручальное кольцо впивается в кожу.
Она умерла.
Иван отмахнулся от боли, взял канистру и вернулся домой. Он поднялся в спальню жены и облил все её вещи бензином. Призраки прошлого отражались на поверхности шкафа с одеждой. Он вспомнил один разговор незадолго до смерти Алисы.
Она говорила:
– Я всегда улыбаюсь. Мне плохо, но я улыбаюсь.
– Это хреново.
– Ну что ты? Всегда улыбайся! Когда тебе больно, одиноко и грустно. Улыбка даст волю отпустить свое горе. Человек может быть кем угодно. Если действительно чего-то желаешь, мечтаешь. Ты сможешь. Продолжай улыбаться. Верь! Все случится.
Он подумал о своих передних зубах. Они подгнивали. Хочешь не хочешь рот держишь закрытым. Скрываешь все недостатки. Молчаливый мужчина. Умный. Таинственный незнакомец с гнилыми зубами. Пора бы к дантисту, чтобы опять улыбаться. Но есть кое-что хуже, чем кариес в каждом резце.
– Ты умерла.
Простые слова гулко звучат в пустом доме, будто падают на пол под тяжестью веса.
Он поджег желтое платье, лежавшее у изголовья кровати, и наблюдал за пожаром до тех пор, пока пламя не тронуло его волосы и одежду.
Где-то внизу все еще звонил телефон.
Иван спустился на первый этаж и снял трубку в прихожей.
– Алло.
– Ты еще на Земле?!
Он посмотрел в потолок и прикинул, как скоро огонь расплавит крышу и все кирпичи вперемежку с цементом, балками, черепицей и прочим дерьмом рухнут ему на голову, вызвав смерть. Что будут делать глупцы, когда последний пророк окажется шарлатаном?
Иван бросил трубку и вышел во двор.
Шлейфы песка затмили часть неба. Ветер гнал пыльную бурю по всему побережью. Тучи ползли к маяку массивной волной, которая клубилась подобно туману и с каждой минутой поднималась все выше.
Лопата бродила в саду между могил.
Он позвал, но собака не подошла. Иван улыбнулся. Сам не знал почему. И сколько не пытался вернуть контроль над лицом, всякий раз терпел неудачу. Безумие подступило так близко и вот наконец воплотилось. Безудержный смех и веселье разрывали Ивана на части. Лопата бросила на него осуждающий взгляд и ушла.
В доме что-то трещало, ломалось и падало вниз. Стекла на втором этаже потемнели, а потом лопнули. Огонь вырвался наружу и тронул крышу.
Иван обернулся и понял, что больше никогда сюда не вернется.
На Земле все сгорит.
Он прошел через сад и забрался в машину.
В салоне всегда было тесно. Он вспомнил, как прятался здесь от проблем под юбкой жены: соленый вкус её тела и хохот. Алиса смеялась раздражающе громко. Так, словно знала, что навсегда останется глупой девчонкой.
– Жить, Ванечка, значит когда-нибудь умереть. Поцелуй меня там. Сорви еще одну розу в саду.
Он покачал головой.
– Я выцвел, как фотография. На старом снимке только куски слизи из носа. Белые, желтые, черные пятна. Я медуза в мертвом, испарившемся океане.
Иван глянул на пассажирское место, желая убедиться, что Алиса его понимает, но там было пусто.
Он вырулил на дорогу и поехал в сторону города.
Пыль и мусор. Трещины на земле. Ограда шатается под натиском ветра. Кажется, осень. Зима? Или лето? Трудно сказать. Всё увядает. Небо превратилось в песок и шелестит по асфальту.
На обочине погибают брошенные автомобили, останки заправочных станций, руины придорожных кафе, мертвые пальмы и провода.
Под мостом дрожит старая церковь.
Все двери закрыты, но служба идет.
Из динамиков на крыше часовни звучит старческий голос:
– Это не оживленная
