— Вы слышали, что сказал мне сегодня король на церемонии?
— Нет.
Эстравен склонился к очагу, поднял с горячих углей кувшин с пивом и наполнил мою кружку. Он больше ничего не сказал, поэтому я добавил:
— Король не говорил с вами в моем присутствии.
— И в моем.
Я был уверен, что снова чего-то не понял. Проклиная все эти хитрости — женские хитрости, — я сказал:
— Вы пытаетесь сообщить мне, лорд Эстравен, что вышли из милости короля?
Я думал, что он разгневается, но он только ответил:
— Я ничего не стараюсь вам сообщить, господин Ай.
— Клянусь, я хотел бы, чтобы вы постарались.
Он с любопытством взглянул на меня.
— Что ж, тогда скажем так. При дворе есть личности, которые, пользуясь вашим выражением, находятся в милости у короля и которым не нравится ваше пребывание и ваша миссия здесь.
Поэтому ты и торопишься присоединиться к ним, продать меня, чтобы спасти свою шкуру, подумал я. Впрочем, что толку сожалеть? Эстравен — придворный политик, а я — глупец, поверивший ему. Даже в двуполом обществе политики это не совсем нормальные люди.
Приглашение на обед свидетельствовало, что он полагает, будто я так же легко восприму его предательство, как он совершил его. Ясно, что внешние приличия здесь важнее честности. Поэтому я сказал:
— Мне жаль, что ваша доброта ко мне причинила вам неприятности.
Глядя на горящие угли, я радовался чувству морального превосходства, но, впрочем, недолго: его действия были слишком непредсказуемы.
Он откинулся назад, так что красные отсветы легли на его колени, на красивые и сильные маленькие руки, на серебряную кружку, но лицо его оставалось в тени — смуглое лицо, всегда затененное густыми бровями и ресницами. Лицо его почти всегда оставалось лишенным выражения. Можно ли разгадать выражение морды кошки, тюленя, выдры? Многие гетенианцы похожи на этих животных с глубокими яркими глазками, не меняющими выражения.
— Я сам причинил себе неприятности, — ответил он, — действием, которое не имеет никакого отношения к вам, господин Ай. Вы знаете, что между Кархидом и Оргорейном идет спор из-за полоски земли вдоль нашей границы в высоких Северных Холмах вблизи Сассинота. Дед Аргавена объявил долину Синота принадлежащей Кархиду, но Сотрапезники никогда не признавали этого. Я помог некоторым кархидским фермерам переселиться подальше к востоку от границы, решив, что можно просто оставить эту полоску орготам, которые владели ею несколько тысячелетий. Я служил в администрации Северных Холмов несколько лет назад и знал многих из этих фермеров. Мне не хотелось, чтобы их убили в пограничных стычках или отправили на добровольные фермы Оргорейна. Почему бы не убрать сам предмет спора? Но это, оказывается, не патриотическая мысль. В сущности, это трусость и оскорбление самого короля.
Его ирония и эти тонкости пограничного конфликта с Оргорейном были мне безразличны. Я вернулся к тому, что меня больше интересовало. Веря ему или нет, все же я мог извлечь из него кое-какую пользу.
— Простите, — сказал я, — как жаль, что история с несколькими фермами может помешать моей важнейшей миссии. Речь идет о гораздо большем, чем несколько миль спорной территории.
— Да, о гораздо большем. Но, может быть, Экумен, у которого от границы сотни световых лет, отнесется к нам с пониманием и сочувствием.
— Стабили Экумена очень терпеливые люди. Они будут ждать и сто и пятьсот лет, пока Кархид и остальной Гетен не решат, присоединиться ли им ко всему человечеству. Я сейчас говорю о личной надежде. И личном разочаровании. Я думаю, что с вашей поддержкой…
— Я тоже. Что ж, ледник не тает за одну ночь.
Поговорки легко соскальзывали с его губ, но мысленно он был где-то далеко. Он думал. Я представил себе, как он передвигает меня вместе с другими пешками на шахматной доске.
— Вы появились в моей стране, — сказал он наконец, — в необычное время. Жизнь меняется, мы куда-то поворачиваем. Впрочем, не очень в сторону от обычного пути. Я думаю, что ваше присутствие и ваша миссия помогут нам выбрать нужный путь и в нужном месте. Все это очень ненадежно, господин Ай.
Раздраженный этими общими словами, я произнес:
— Вы считаете, что сейчас неподходящий момент. Вы советуете мне отказаться от аудиенции?
Я сознательно допустил оплошность, но Эстравен даже не улыбнулся, не мигнул.
— Боюсь, что только король может сделать это, — спокойно ответил он.
— О боже, я не это имел в виду.
Я обхватил голову руками. Выросший на Земле, с ее открытым обществом и свободой обращения, я никогда не овладею бесстрастием, столь ценным в Кархиде. Я знал, что такое король — история Земли полна ими, — но у меня не было должного преклонения перед ними, не было такта. Я поднял кружку и сделал большой глоток.
— Придется говорить королю меньше, чем я собирался, рассчитывая на вашу поддержку.
— Хорошо.
— Почему хорошо?
— Что ж, господин Ай, вы не безумец. И я тоже. Но, видите ли, ни вы, ни я — не короли. Я полагаю, что вы собираетесь разумно объяснить Аргавену, что ваша миссия здесь — попытаться заключить союз между Гетеном и Землей. И он знает об этом. Я уже говорил ему. Я обсуждал с ним ваше предложение, старался заинтересовать его. Это было сделано неверно, неверно рассчитано. Я забыл, будучи сам сильно заинтересованным, что он король и видит все не рационально, а по-королевски. Все, что я говорил ему, для него значило просто, что его власти угрожают, что его королевство — это лишь точка в пространстве и лишь игрушка для людей, правящих сотней миров.
— Но Экумен не правит, он координирует. Его сила — это сила членов Союза, государств и миров. В союзе с Экуменом Кархид станет бесконечно менее уязвимым и более могучим, чем до сих пор.
Эстравен некоторое время не отвечал.
Он сидел, глядя на огонь, который отражался в кружке и на широкой яркой серебряной цепи у него на груди. В старом доме было тихо. Стол накрывал слуга. Но в Кархиде нет рабства или личной несвободы, поэтому, выполнив свои обязанности, все слуги разошлись по домам. Такой человек, как Эстравен, должен был иметь телохранителей, потому что убийства случаются и в Кархиде, но я не видел и не слышал ничего. Мы были одни.
Я был один с чужаком в стенах темного дома, в чужом, заметенном снегом городе, в сердце Ледяного Века в чужом мире.
Все, что я говорил сегодня вечером и вообще со времени высадки на Зиме, вдруг показалось мне глупым и невероятным.
Как я мог ожидать, что этот человек или кто-нибудь другой поверит моим рассказам о других мирах, о других расах, о благосклонном правительстве где-то далеко в небе? Все это ерунда. Я появился в Кархиде на необычайном корабле. Я физически кое-чем отличался от гетенианцев. Это требовало объяснения. Но мои собственные объяснения были нелепы. В этот момент я и сам в них не верил.
