Где- то среди ночи я вдруг выплыла из сна в явь, не зная, что разбудило меня, но чувствуя, что миссис Кливити тоже не спит.
— Анна. — Ее тихий голос был словно соткан из света и серебра. — Анна…
— Гм-м-м… — пробормотала я спросонок.
— Анна, тебе приходилось когда-нибудь бывать далеко от дома?
Я повернулась к ней, пытаясь разглядеть в темноте, действительно ли это миссис Кливити. Голос у нее был такой не похожий на прежний…
— Да. Однажды я поехала на неделю к тетушке Кэт.
— Анна… — Не знаю, слышала ли она мой ответ; ее голос почти пел. — Анна, была ли ты когда-нибудь в темнице?
— Нет! Конечно, нет! — Я возмущенно отодвинулась. — Нужно быть очень плохой, чтобы попасть в тюрьму.
— О нет! Нет! — вздохнула она. — Не тюрьма, Анна. Темница — темница… Груз плоти… узы…
— Ах! — сказала я, проводя рукой по глазам. Она взывала к чему-то, что таилось глубоко во мне и к чему никто никогда не обращался, для чего у меня не было слов. — Это так, словно ветер гонит облака, и луна проглядывает сквозь них, и трава шепчется у дороги, и деревья рвутся на своих стволах, будто воздушные шарики, и Звезда выходит и говорит «Приди», а Земля говорит «Останься», и что-то в вас пытается уйти, и это больно… — Я ощущала хрупкую округлость ребер под прижатой к ним рукой. — Это больно…
— О, Анна, Анна! — Мягкий серебристый голос
прервался. — И ты так чувствуешь, а ведь ты принадлежишь к Этому миру. Мы никогда, никогда…
Голос умолк, и миссис Кливити повернулась на другой бок. Когда она заговорила снова, голос у нее был хриплый, словно затянутый такой же тусклой пленкой, как и ее глаза:
— Ты проснулась, Анна? Спи, дитя мое. Утро еще далеко.
Я слышала ее тяжелое дыхание, когда она уснула. Наконец, и я уснула, стараясь представить себе, как выглядела бы миссис Кливити, будь она похожа на серебристый голос в темноте.
Наутро я смаковала яичницу, и мысли мои бродили взад-вперед, подчиняясь ритму челюстей. Какой странный сон мне приснился — будто я говорила с кем-то, у кого был серебристый голос. Говорила об ощущениях, вызываемых бегущими облаками и луной в ветреную ночь. Но то был не сон! Я замерла, приподняв вилку. По крайней мере, не мой сон. Но как это узнать? Если вы приснились кому-нибудь, может ли этот сон быть действительностью для вас?
— Разве яйцо невкусное? — Миссис Кливити внимательно смотрела на меня.
— Нет, нет! — Я попыталась проглотить нацепленный па вилку кусочек. — Миссис Кливити…
— Да? — Голос у нее был тусклый, слова тяжело скатывались с языка.
— Почему вы спросили меня насчет темницы?
— Темницы? — Она медленно замигала. — Я спрашивала тебя насчет темницы?
— Кто-то спрашивал… мне показалось… — забормотала я, снова робея.
— Это приснилось. — Миссис Кливити положила вилку и нож на свою тарелку. — Это тебе только приснилось.
Я не была уверена, стоит ли идти к миссис Кливити вечером: в тот вечер должен был вернуться ее муж. Но миссис Кливити встретила меня приветливо.
— Не знаю, когда оп приедет, — сказала она. — Возможно, только утром. Если он вернется рано, ты сможешь уйти ночевать домой, а свои десять центов все равно получишь.
— О нет, — возразила я, твердо помня наставления ма. — Я не могу взять деньги, если не буду здесь ночевать.
— В подарок, — пояснила миссис Кливити.
Мы продолжали сидеть друг против друга до тех пор, пока молчание между нами не стало невыносимым.
— Раньше, — сказала я, хватаясь за волшебное слово, которым мы побуждали ма к рассказам, — раньше, когда вы были маленькой…
— Когда я была маленькой… — Миссис Кливити машинально потирала колени. — Другое Когда. Другое Где.
— В прежние времена, — настаивала я, — тогда все было по-другому?
— Да.
Я уселась поудобнее, узнав тон, свойственный воспоминаниям.
— Когда вы молоды, вы совершаете всякие безумства. — Она тяжело навалилась на стол. — Делаете то, чего не должны делать. Когда вы молоды, вы идете на риск. — Я вздрогнула, когда она вдруг перегнулась через стол и схватила меня за руки. — Но я ведь молода! Три года — не вечность… Я молода!
Я высвободила одну руку и пыталась оторвать ее стальные пальцы от другой.
— О! — Она отпустила меня. — Прости. Я не хотела сделать тебе больно.
Она села на место и поправила спутанную кудель волос.
— Послушай, — заговорила она, и ее голос зазвенел серебром. — Под всей этой… под этим грузом прежняя я… Мне казалось, я смогу привыкнуть ко всему, разве могла я подумать, что они всунут меня в такое… — Она дернула обвисшее платье. — Не в платье! — вскричала она. — Платье можно снять. Но вот это… — Ее пальцы впились в рыхлое плечо с такой силой, что плоть выдавилась бугорками между ними. — Вот это… Если бы я знала что-нибудь о настройке, — продолжала она, — может статься, мне и удалось бы их отыскать. Быть может, я смогла бы их вызвать. Быть может…
Плечи у нее поникли, веки тяжело опустились на потухшие глаза.
— Все это кажется тебе бессмыслицей, — медленно произнесла она прежним хриплым голосом. — Тебе я показалась бы старой даже Там. Тогда нам представлялось, что это лучший способ провести отпуск да еще и помочь в исследованиях. Но мы очутились в ловушке.
Она начала считать по пальцам, бормоча про себя:
— Три года Там, но здесь… трижды восемь… — Она чертила по столу толстым указательным пальцем, низко наклоняясь к старой, вытертой клеенке.
— Миссис Кливити! — В наступившей тишине мой голос испугал самое меня, но я почувствовала то возбуждение, какое иногда охватывает вас, когда игра вдруг становится реальностью. — Миссис Кливити, если вы потеряли что-нибудь, быть может, я могу поискать вместо вас.
— Прошлый раз ты не нашла, — сказала она.
— Чего не нашла?
Она тяжело поднялась со стула.
— Давай поищем снова. Всюду. Они наверняка смогут найти дом.
— Но что же мы ищем? — спросила я, принимаясь за осмотр плиты.
— Узнаешь, когда увидишь, — ответила она.
Мы искали по всему дому. Сколько тут было замечательных вещей! Одеяла, целые, совсем новехонькие, даже одно запасное, которое им вовсе не было нужно. И полотенца, и махровые мочалки в тон к ним. И тарелки без трещин, все одинаковые. И стеклянная посуда — настоящая посуда, а не банки. И книги. И деньги. Хрустящие, новенькие бумажки в коробке в нижнем ящике комода, в коробке под стопкой запасных наволочек. И платья, много-много платьев. Все они, правда, велики для любой из нас, но мой опытный глаз уже видел, как переделать то или другое, чтобы все мы могли одеться как богачи.
