— И думать об этом не смею, — съежился наместник, ибо именно эта мысль мелькнула в его голове, — но вы идете на Север, а там возникла ересь…
— А меня вся эта мистическая чушь не тревожит, — напрямую ломил Сид, — хочу и там посмотреть, какие плевелы вырастают из доброй пшеницы. Не мерзость ли ваша проповедь смирения здесь и воздания там, — тут Сид ткнул пальцем вверх, — и это откровенное идолопоклонство, а как еще скажешь, если слизывается позолота с иконных рамок?
Узрев протестующий жест старика, Сид наконец остановился.
— Народ темен, Ис, — впервые назвал его по имени наместник, — ему нужен символ. Нужна сдерживающая сила. Отмени Бога — и рухнет мораль. Люди на площадях станут резать друг друга. И прелюбодействовать аки скоты. Людьми движет страх наказания за грехи. И упование награды за добродетель. Что есть мораль, как не Божья узда для мирского стада на все времена?
— Для избранных, выходит, существуют изъятия из этой морали? Да, мертвый и нарисованный я для вас гораздо удобнее, чем живой…
— Откровенно говоря — да, — цинично ответил успокоившийся старик, — но не падет и волоса с головы твоей.
— Уж об этом мы позаботимся, — вступил в разговор Зер.
И в подтверждение его слов в раскрывшуюся дверь вошли Без и Нави. При этом у Беза был такой вид, как будто он хотел скомандовать: «Руки вверх! Ваша карта бита!»
— Это я побеспокоился, чтобы за нами присматривали и поторопили в случае задержки, — объяснил неожиданное явление Зер.
— Все спокойно, беседа проходит корректно, в духе взаимопонимания, — успокоил вошедших Сид, — а как вы обошлись со стражей?
— Тоже все в порядке, с полчасика подремлют на завалинке и очухаются. А службы не знают — вплотную подпустили, — с видимым удовольствием доложил Без. Он даже завалинку изобразил и употребил какое-то непереводимое выражение, передающее повышенную эмоциональность речи. После этого Без, вынул из-за пазухи руку, а Нави поправил что-то под мышкой. А наместник Бога на земле с изумлением глядел на двух ражих детин, неизвестно как очутившихся здесь.
— Да, я забыл представить тебе Нави и Беза, — спохватился Сид, опасаясь, что старика хватит удар, — они встревожились, что нас долго нет. Об охране не беспокойся — у них временно помрачилось сознание.
Старик зашевелил беззубым ртом и еле слышно спросил:
— Чего же ты хочешь?
— Спокойного пути.
— Может быть, Греза, — тут он провел ребром ладони по своей цыплячьей шее, — пожалуй, он слишком много знает…
«Ну и мразь, своих не жалко», — брезгливо подумал Сид. И — вслух:
— Не надо. Но лишнего пусть не болтает.
— За порок болтливости у нас раскаленными щипцами прожигают язык. В ремесле Греза лишнего не говорят.
— Представляю, что это за ремесло!
— Тем лучше, — совсем успокоился старик и серебряным колокольчиком вызвал приближенного.
«Государь! — стояло вверху пропотевшего куска пергамента. — Известные тебе люди вышли на Север. А перед тем были они у наместника Иса на земле — полным титулом его называю, хотя и нечестивым путем взошел он на святой престол! И свел их к Ртепу Двадцатому твой ближний человек, именуемый ныне братом Грезом. А кому он взаправду служит — разберись сам».
Подписи не было. Но император и так хорошо знал этот почерк. Он отослал гонца, вызвал ближнего барона и, дождавшись, когда за вошедшим закроется дверь, спросил:
— Не ты ли советовал посылать Греза?
— Я, государь.
— Не боишься, что тебе придется висеть на золотой цепи, пожалованной тебе для того, чтобы ее носить, а не для того, чтобы на ней висеть?
— Нет, государь, ибо не знаю за собою вины, — с достоинством ответил барон.
— Читай, — он ткнул в нос барону злополучный лоскут. — Здесь читай, света хватает! — повысил голос Лий Восьмой, заметив попытку барона отойти к высокому узкому окну, забранному в тяжелый переплет, сквозь цветные стекла которого в залу врывался густой поток света. И все же здесь была полутьма — стоявшие по углам кресла, особенно после взгляда на свет, скорее угадывались, чем виделись. А лики императорских предков глядели строго и осуждающе из темных рам.
— Что на это скажешь? — выждав, когда барон положил рукопись на черный громоздкий стол, буркнул Лий Восьмой.
— Кто это писал, государь? — осторожно, словно боялся голосом разбить что-то хрупкое, спросил барон.
— Верный пес. Да ты не крути, говори что думаешь, — положил на стол волосатую руку император.
— Государь, я поражен не меньше тебя. Но пес всегда остается псом. А Грез был добрым воином и вассалом. Нужно дождаться его возвращения и тогда решить, как поступить.
На равнину спустилась вечерняя синева: как-то уж повелось, что вечером, когда спадет зной и ленивая пыль медленно осядет вдали, хочется оглянуться и подвести итоги дня. Равнина уже за спиной. Впереди — горы. Все чаще быстрые речки по-жеребячьи взбрыкивают на камнях. Дремлет в повозке Мер. Сзади, свесив ноги с повозки, жует соломинку брат Грез и никак не может сжевать… Поклевывает носом, уронив поводья, равнодушный ко всему на свете брат Мис, а усталые кони неторопливо волокут тяжелую колымагу. Лишь Без методично оглядывает горизонт. Да впереди Сид и Зер, покачиваясь в седлах, ведут нескончаемую беседу.
Дорога сделала зигзаг и вбежала в ущелье. Горы стали словно ниже — отвесные стены, поросшие редким кустарником, прижившимся в расселинах, загородили дальнюю перспективу снежных хребтов Стало необычно сумрачно. Шумела речка, вспарываемая камнями, — узкая дорога шла вдоль берега. Незнакомо пела какая-то птица. И река, казалось, текла вверх, а не под уклон: обычный в горах обман зрения. Сид и Зер примолкли — какая-то неясная тревога чувствовалась в неподвижном вечернем воздухе.
В голову отряда проскакал Без:
— Советую надеть шлемы и приготовить арбалеты.
Последний луч солнца вспыхнул в листве на самом верху. Ущелье сделало поворот, и над водой поплыла мгла.
— Еще полчаса, — сказал Грез, он быстро овладел лексиконом путешественников, — и мы проведем ночь в стенах монастыря.
— Мне кажется, — выехав вперед и тут же придержав коня, заметил Без, — что вопрос с ночевками еще не решен. Стой! Сид, взгляни-ка вперед, туда, где скала над дорогой, там две головы в шлемах торчат.
— Вижу! — мгновенно откликнулся Сид. В его памяти были еще свежи воспоминания о том, к чему приводит неосторожное втягивание в подобную узкость.
На скале, увидев, что засада обнаружена и караван остановился, перестали таиться. Сильного сопротивления не ожидали — что могут несколько купцов против пятнадцати опытных воинов! Что сбегут, не беспокоились — даже верховым далеко не уйти, а уж что касается тяжелой колымаги с бабой и монахами — об этом и говорить не стоило. Поэтому двое рослых парней встали над верхней кромкою скалы в рост, демонстративно пробуя свои двухметровые луки. И были они в кожаных куртках, обшитых железными бляхами.
