– Допустим, так, – сказал я. – Что это меняет?
– Это меняет все. Я думала, ты элрози, а ты обычный мужчина, такой же, как те, кого мы перебили. Ты немного добрее, но такое бывает, среди мужчин тоже попадаются добрые. Ты не высшее существо.
Я истерически расхохотался.
– Ты поняла это только сейчас? – спросил я. – Ты действительно считала меня посланником богов? Разве я дал к этому какие-то основания? Если так, прости. Ты права, я самый обычный мужчина. От мужчин млогса меня отличают только одно – я знаю кое-что из того, что в вашем мире не знает никто. Но это не делает меня высшим существом. Когда ты проведешь в Сети несколько дней, ты станешь такой же, как я.
Пока я говорил эту речь, Эзерлей сидела, молчала и безучастно глядела в стену справа от себя. Ни ее глаза, ни ее запахи ничего не говорили.
Я присел рядом и обнял ее.
– Расскажи мне про Сеть, – попросила Эзерлей.
И я начал рассказывать.
Наши отношения с Эзерлей изменились, теперь от нее больше не исходили флюиды слепого поклонения. Чувство, казавшееся мне неземной любовью, тоже куда-то исчезло. Мы еще один раз занимались сексом и снова в этом не было ничего, кроме утоления физиологической потребности.
Мы больше не говорили с Эзерлей о Сети. Уяснив главное, она потеряла интерес ко всему остальному. Она приняла к сведению, что в Сети очень легко заблудиться, и пообещала ничего не делать до тех пор, пока я не скажу ей, что делать. Я был бы рад провести более подробный инструктаж, но пока я даже не знаю, является ли вейерштрасс полнофункциональным терминалом или годится только для перемещения, но не для получения информации.
Интересный, кстати, вопрос – что делать, если вейерштрасс не предоставляет доступа к поисковой системе? Ясно, что надо уходить из этого мира, пока действие вейерштрасса не закончилось, но куда? На Вудстоке мне делать нечего, мой мозг еще не готов получить новую порцию инопланетных знаний. На Землю? Придется насильственно захватывать чье-то тело, комитет защиты порядка воспримет это как сетевое хулиганство и устроит на меня настоящую охоту, как на того типа, у которого я отнял первый терминал. И вряд ли сочувствие комитета вызовет тот факт, что перед тем, как окончательно возвращаться в родное тело, я должен обеспечить ему медицинскую помощь. Насколько я понимаю, инопланетные защитники порядка склонны входить в положение другого существа не больше, чем наши российские менты. Написано в законе, что нельзя без спроса занимать чужое тело, значит, нельзя, а все остальное их не волнует. Интересно, что сейчас с Женькой творится…
Кстати о Женьке. Почему он до сих пор не позвонил? Он ведь запросто может связаться со мной через терминал, я же звонил ему, когда они с Павлом были на Вудстоке. Что-то случилось с ним? Наверняка что-то случилось, он не мог просто так взять и оставить меня в беде, он обязательно попытался бы выяснить, где я и что со мной. Ничего, вернусь на Землю, разберемся.
Все—таки возвращаться придется на Землю. Никто не может гарантировать, что я опять не попаду в примитивный мир, где электричество неизвестно науке и терминал из подручных средств не собрать. Лучше не рисковать, а точнее, рисковать умеренно. Сразу нарваться на комитет защиты порядка шанс невелик, а вот надолго застрять в еще одном чужом мире – опасность более чем серьезная. Решено – если вейерштрасс поддерживает только перемещение, я возвращаюсь на Землю.
Ней Уфин Або несколько раз обращался ко мне за инструкциями по пользованию Сетью, но я сказал ему, что Сеть умеет отвечать на вопросы и потому вопросы лучше задавать непосредственно Сети, а не мне. Я не стал уточнять, насколько трудно будет получить полезный ответ. Если вейерштрасс реально работает, Ней Уфин Або скоро познает на личном опыте все трудности общения с Сетью.
Дни тянулись томительной чередой. Я старался не выходить из дома без нужды, мне было неприятно видеть воинов Гволфа среди домов поселения, в котором я когда-то был вождем. Я говорил Эзерлей и Нею Уфин Або, что никогда не считал себя вождем Врокса, но я лукавил. Я все—таки был вождем, причем очень плохим вождем, не сумевшим спасти племя от истребления. Можно сказать себе, что какое племя, такой и вождь, это хороший аргумент, но я обнаружил, что на собственную совесть он не действует. И вообще, наладить с ней взаимопонимание становится все труднее.
– Держи, – сказал Ней Уфин Або, протягивая глиняный горшок, наполненный едко пахнущим варевом. – Это твое.
– А где рвасса? – удивился я.
– Рвасса кладется в самом конце. Если положить его сейчас, при переноске горшка нарушится знак тугела. Бери вейерштрасс и пойдем.
– Куда?
– На открытое пространство. Мы должны видеть небо, иначе легко пропустить момент, когда луны образуют знак клоген.
– Знак держится долго?
– Достаточно, чтобы сделать все необходимое. Не знаю, насколько точным должно быть соответствие, но если Сеть не придирается к мелочам, знак продержится почти до рассвета.
– А если придирается?
– Ты говорил, что знаешь математику, – презрительно фыркнул Ней Уфин Або. – Выходит, солгал. Математически точный знак существует только одно мгновение, потом пропорции искажаются. Но я полагаю, Сеть не требует математической точности. Озек Джей Брондо дважды пользовался вейерштрассом и оба раза ему хватало времени.
– А где мой вейерштрасс? – подала голос Эзерлей.
– За дверью, – ответил Ней Уфин Або. – Пойдемте, времени мало.
Согласно поверьям млогса, чародейство следует творить не в помещении, а на природе, причем не абы где, а в особых местах, где мощь Древних Сил достигает наивысшей отметки. Я не возражал. Если Ней Уфин Або считает, что обряд надлежит совершить в определенном месте, пусть будет так. Ему виднее.
Ней Уфин Або выбрал для церемонии вершину невысокого холма метрах в четырехстах от крайних домов поселения. Здесь было холодно и очень ветрено, моя шерсть сразу встала дыбом, но Ней Уфин Або заметил, что собираясь на великое дело, не следует отвлекаться на досадные мелочи. В ответ я сказал, что даже такая мелочь, как холодный ветер, способна нарушить сосредоточение, необходимое для совершения ритуала.
– Не говори ерунды, – вмешалась в разговор Эзерлей. – Ты так ждал этой минуты, а теперь хочешь все испортить только из-за того, что тебе холодно.
– Ничего я не хочу испортить! – возмутился я, но Эзерлей снова меня перебила:
– Заткнись, – сказала она, – и не мешай.
Я заткнулся и не мешал.
