Я был расстроен. Мало того, что мне не удалось донести до Закхера ни одной своей мысли, так я же ещё и получил нагоняй за то, что оказался обычным псом. Я посмотрел на часы, «18.44». Сколько же ещё это будет продолжаться?
Закхер ушел, а я принялся выдумывать способ выражения собственных мыслей. Когда профессор вернулся «Верни» было вытоптано мной краской на полу.
– Это фантастика! – воскликнул Закхер. – Голубчик, да ты просто чудо. Никому ещё не удавалось такого. Знаешь, что ты сделал? Ты же…
Но я уже не слушал его. Всё моё существо тянулось к другому. Закхер привел с собой то, что какими-то неведомыми способами, заставило мой организм полностью сосредоточиться на одном слове – «Она». Восхитительная, ухоженная сука стояла сейчас передо мной.
Шелковистая тёмная шерсть, крупный зад, слегка приподнятый хвост… Не в силах сопротивляться животным инстинктам, я накинулся на неё. Дергаясь на этой подавляющей моё сознание своим возбуждающим ароматом мохнатой твари, я вспомнил Милену. Те же желания, тот же восторг испытывал сейчас я. Всё было так же, как тогда, в гостинице Мидлтауна… Я стал настоящим животным, я не ведал, что творю, я не обращал внимание ни на что вокруг. Только эта сука, вернее только одна часть её тела были важны сейчас для меня. Только это привлекало меня сейчас! Когда же через минуту всё закончилось, я испытал то, что ни с Миленой, ни с женой было мне недоступно. Это было непостижимо! Тот прилив счастья, то удовольствие, ворвавшееся и заполнившее меня, было несравнимо ни с чем! Я понял, что пропал. Это ощущение, нежданно нахлынувшего блаженства уже никогда не отпустит меня. Оно будет заставлять искать его снова и снова…
– Ну, пойдем, пойдем, Лейда, – уводил от меня Закхер только что побывавшую в моих лапах собаку.
Как же она напомнила мне Милену. Не будь на ней сейчас мохнатой шерсти, я бы готов был поспорить, что это она. Та же доступность, то же возбуждение, тот же азарт… Как же прекрасно было то, что испытывал я рядом с ними!.. Моё тело, всё моё существо жаждали сейчас только лишь одного – схлестнуться с этой Лейдой снова. Носом я чувствовал оставленный ею повсюду будоражащий аромат. В бешенстве носился я из одного угла бокса в другой. Я ведь был, оставался быть человеком! Почему же новое тело так сильно держало меня?… Когда Закхер снова привел Лейду, я ничего не смог поделать. Вновь и вновь запрыгивал я на неё, забывая себя.
Закхера же больше всего занимала сделанная мною на полу надпись. То и дело он останавливался перед ней, направлял на неё камеры, изучал.
Когда часы показывали «22.15» профессор ушел. Он так и не проронил ни слова, не прояснил ни одного из тех вопросов, которые волновали меня. Сколько я не лаял, сколько не прыгал, в приступе возмущения на стекло, профессор меня не понимал.
Я остался один. В освещенном отражении зеркала я мог хорошо разглядеть себя. Удивительно, но в том псе, что смотрел сейчас на меня, мне виделись прежние знакомые черты. Тот же тёмный цвет волос, то же крупное строение кости, похожий нос…. И взгляд, прямой, ясный. Это, безусловно, был я.
Как профессору удалось совершить невиданное доселе превращение? Ведь это же революция в биологии, прорыв в области квазидинамических структур. Никогда раньше я не слышал ни о чём подобном. Однако Закхер результаты своих работ публиковать не спешил. С чем связана такая неторопливость? Он не боится конкурентов? Почему так долго он ждал именно меня? Чем больше я думал об этом, тем больше росло моё беспокойство. Секретность работ Закхера говорила только об одном – все его эксперименты над людьми окончились неудачей. Эта собака, Лейда, кем раньше была она?… Почему она вызвала во мне такое желание? Не потому ли, что и она когда-то была человеком? Означало ли это, что и мне предстоит закончить свои дни в этом облике? Прощай Европа, прощай все мои мечты. Все мои старания напрасны. Никто никогда не догадается, куда исчез я. В этом теле, даже если я и совершу открытия, никто о них не узнает. Дверь в бокс была не заперта. Я мог убежать от профессора, но куда? В том мире, который царит за пределами квартиры Закхера, я буду просто уничтожен. Мне нужно было придумать что-то другое… Но зачем профессору нужен был я, человек из Аптауна? Что он хотел узнать, при помощи моего ума?…
Когда я засыпал, множество вопросов крутилось в моей голове. Мне хотелось понять, что будет дальше, а в мозгу упорно вертелись математические выкладки из моей последней работы… Почему я вспомнил о них сейчас? Сквозь сон мне чудилось, что профессор снова начал свою прежнюю игру со светом.
Я проснулся от невероятной сухости во рту. Мой язык, казалось, прилип к нёбу. Кое-как я дополз до оставленной для меня профессором миски с водой. Сделав глоток, я почувствовал нечто невероятное. У воды теперь был вкус. Нет, не тот, нейтральный с едва уловимыми примесями солей, который знал я раньше, а настоящий неповторимый букет. Кроме того, мой язык чувствовал кое-что ещё… Запах! Вода была наполнена яркими, густыми ароматами и их я тоже ощущал языком. Я отпрянул от миски и кое-как разлепил глаза. Стены комнаты, казалось, стали ещё выше. Теперь они уходили в самую высь. Я не видел потолка… Мои глаза как будто расползлись в разные стороны, зрение стало хуже прежнего. Мутное, искаженное пространство с трудом различали теперь мои глаза. Если бы я не знал, где нахожусь, я бы не узнал ни комнаты, ни направленных на меня камер, ни лица Закхера… Лицо! Это было ужасно! Закхер смотрел на меня, но его лицо… Оно было теперь раз в десять больше меня! Что же со мной произошло?
Я повернул голову, чтобы лучше рассмотреть профессора и тут какая-то неведомая сила подхватила меня и понесла. Рассекая воздух, я поднимался вверх, оставляя внизу свою постель, пол… Я остановился только тогда, когда передо мной снова возникло лицо Закхера. Я повернул к профессору один глаз. Губы Закхера, огромные, похожие на створки пещер, двигались. Закхер говорил. Однако я не понимал ни единого его слова. Я понял, что снова стал кем-то другим…
Этот чертов Закхер продолжал свой эксперимент! Похоже, он постепенно лишал меня возможности видеть, слышать, чувствовать… Но ум мой оставался прежним. Я вспомнил закон Мелинга, формулу Больмаца и «е = mc2». Я открыл рот, чтобы сказать это Закхеру, но не смог. Мои голосовые связки не издавали ни звука, да и связок-то у меня не было… Вместо этого вперед вывалился тонкий длинный язык. Я отпрянул. Только сейчас я стал замечать прочие изменения в себе. Моя кожа, теперь сухая и тонкая, стала чувствовать давление воздуха. Волны, то большие, то мелкие, накатывались на меня. Я попытался передвинуть лапы и почувствовал, что мой живот провис. Я безумно хотел есть и спать.
