– Ну что, голубчик, посмотри сюда, – сказал Закхер. – Это ты, сказал он, указывая на пса…
Я оцепенел. Это не могло быть правдой! Черная собака внимательно смотрела с экрана на меня.
Я двинулся с места, пес в зеркале пошевелился так же, как и я. Неужели действительно зеркало?… Я не верил своим глазам. Нет, этого быть не могло! Закхеру ничего не стоило оцифровать мои движения, поставить передо мной монитор. Синхронные перемещения меня и этой собаки не доказывали ничего. Она вполне могла быть моей виртуальной копией, но вот мои новые ощущения беспокоили меня… Ведь я чувствовал себя совершенно по-иному. Что есть силы я потянулся и смог увидеть впереди себя пару черных лап…
«Какие, к черту, 5–6 %!!! Какое незначительное изменение внешности! Какие, черт бы побрал этого Закхера, расчеты!» – отчаянно залаял я.
– Ну что ты, голубчик, ну успокойся… Ты же не хочешь, чтобы я пустил это в ход, – сказал Закхер, показывая мне парализующий луч.
Заскулив, я забился в угол.
– Понимаешь…, – довольно констатировал Закхер.
Конечно, я всё понимал. Я всё слышал, всё видел, я не мог только ответить Закхеру. Мои челюсти не слушались, язык не позволял произносить даже самых простых слов. Безуспешно пытаясь повторить те движения, которые в человеческом бы теле привели бы к членораздельной речи, я получал только лишь несвязный лай.
Это было ужасно! Профессор обманул меня, он сделал из меня нечеловека. Но как ему это удалось? Наука, насколько я помнил, не знала подобных случаев. Вот проклятый гений! И зачем я связался с ним…
Между тем Закхер принес странный прибор. Обнюхав его, обойдя со всех сторон, рассмотрев управляющую им программу, я заключил, что это ультразвуковой аппарат.
Когда Закхер подошел к ультразвуковой установке, я отчаянно залаял. Я знал, что ультразвук безвреден, но я был против того, чтобы Закхер продолжал свой эксперимент. Я не хотел больше сюрпризов! Я возмущался беспределом, творимым надо мной! Чем дольше Закхер стоял у монитора установки, то увеличивая, то уменьшая частотный диапазон и интенсивность генерируемых волн, тем громче я лаял. Это был единственный способ, которым мог выразить я свой протест!
– Ну вот, – повернулся ко мне Закхер. – По твоему лаю я понимаю, что также как и все собаки, ты начал слышать ультразвук.
Я замолчал. «Да какой там ультразвук!» – хотелось крикнуть сейчас мне. Ничего я не слышу, ничего не улавливаю, я хочу вернуть себе прежнее тело и прежнюю жизнь. Для чего все эти опыты? Для того чтобы знать что способны слышать собаки? Да кому это нужно! Тут же живой человек! А у него лапы, хвост… Как можно думать сейчас о чём-то, кроме того, чтобы вызволить меня из этого тела. Нет, Закхер, ты не прав… Я посмотрел на часы. «14.10»… Я запомню этот момент! Не знаю я, что там слышат собаки, но я не они! Я не позволю пользоваться своим бессловесным состоянием, не разрешаю ставить над собой опыты! Я буду протестовать… «А что, если животные, так же как и я, способны мыслить?…» – пронеслась у меня шальная мысль. И тут я понял, я осознал весь замысел Закхера. Он, несомненно, единственный в мире ученый, кому удалось геномодифицировать уже сформировавшийся многоуровневый организм. Он каким-то чудесным образом заставил человека регрессировать до существа более низкого класса. Сделать это можно было только с одной целью – Закхер хотел изучить поведение определенной группы существ. Так вот зачем этот эксперимент! Закхер знает, что в этом теле нахожусь именно я. Он знает, что я слышу, вижу и самое главное, я абсолютно однозначно понимаю его. Он знает, что я буду подавать ему вполне определенные сигналы. Это то, на что не способны никакие другие собаки. Я знаю, чего добивается от меня профессор, а они нет. Но как он посмел сделать это со мной! Изменить организм человека для того, чтобы изучить поведенческие реакции животного. Я посмотрел на часы. «14.15»… Это тот момент, когда мне захотелось убить Закхера. Впиться бы клыками в его шею, пустить ему кровь… Стоп! Откуда такие мысли? Я же человек! Да что же это такое…
Я сидел, поджав хвост. Мне хотелось понять, новое ли тело диктует желания моему разуму или же разум пока ещё подвластен мне, а Закхер тем временем расставлял передо мной какие-то цветные таблички. То, что они были цветными, подсказывала мне только лишь собственная интуиция и личный опыт, глаза же мои, по-прежнему, не видели никаких цветов.
– Ну вот, – сказал Закхер. – Надеюсь, голубчик, вы уже поняли, что я, пользуясь, так сказать, случаем, хотел бы поизучать вас. Вам нужно собрать вместе таблички одинакового цвета.
Это было проще простого. Он думал, что я не смогу. Тыкаясь мордой в таблички, я принялся выхватывать те из них, которые совпадали друг с другом по тону.
– Так я и думал. Вы перестали различать цвета, – сказал Закхер, глядя на мою работу.
Это было ужасно! Закхер показал мне, как нужно было расположить таблички, и я понял, что теперь он видит что-то, чего не вижу я. Это было чудовищно! Я больше не мог надеяться на собственное восприятие. Я терял уверенность в себе. Передо мной стоял человек, тело которого давало ему явные преимущества надо мной. Благодаря нынешнему устройству его организма он видел большее, умел больше меня. Он имел тело человека, но разум был ведь ничуть не лучше моего! Вот, я тоже знаю и закон Мелинга, формулу Больмаца… и «Е = mc2». Я такой же человек, как и этот Закхер! А моё тело во всём ограничивает меня. Голос не слушался, глаза не различали цвета.
– Ну-ка, голубчик, ко мне… Иди сюда, – посвистывая, позвал меня Закхер.
Завиляв хвостом, я побежал. Мой нос, почувствовав запах чего-то вкусного, заставил меня предательски сесть в ожидании угощения перед ногами доктора. Благодаря своему нюху я точно знал, что в правой руке Закхер держит угощение.
Когда Закхер вывалил передо мной в миску сухой собачий корм, я накинулся на него, как на самое большое лакомство в мире. Разум говорил мне о том, что эта еда не для меня, однако нос, язык, все мои органы чувств твердили об обратном. Я пожирал содержимое миски с пугающим меня остервенением. Когда же Закхер принес кости… Я не мог уже думать ни о чём. Та еда, которая вызвала бы у меня раньше отвращение, теперь заставляла испытывать дикий восторг.
Закхер, наблюдая за мной, что-то записывал в свой дистанционный блокнот. Мне было стыдно, но я как будто стал кем-то другим. Новое тело определенно диктовало мне правила новой жизни. Так же, как и там, в Мидлтауне я не в силах был сопротивляться собственным вкусовым ощущениям. Теперь уже не искусственные добавки, а новое восприятие натуральной, но малопривлекательной для людей пищи, заставляло меня с жадностью пожирать принесенную Закхером еду. Обрезки сырого мяса, требуха… Я ел всё.
