Пол Андерсон - Восставшие миры. Зима мира. Сломанный меч [Авт. сборник]

— Катрин, — проговорил он, — для тебя я перейду на вашу сторону.

— Ради меня? — Она снова приблизилась к нему и опустила руки ему на плечи. Голос ее дрожал от неудержимого полусмеха-полурыдания. — Ты просто представить себе не можешь, до чего же я рада.

Он стоял, окруженный ее ароматом. Сжав кулаки, он повторил:

— Не ради тебя. Для тебя.

— Что? — прошептала она, опуская руки.

— Ты называла меня рыцарем. Это неверно. Я не стану играть роль верного друга семьи и отвергнутого воздыхателя. Это не мой стиль. Я сам хочу быть твоим мужчиной, и буду добиваться этого всеми средствами, доступными человеку.

Ветер усилился и река ответила ему гулом.

— Ладно, — сказал Фландри ее тени. — Пусть это будет до тех пор, пока мы не достигнем Порт-Фридериксена. Только до тех пор. Я ничего ему не скажу, и буду жить своими воспоминаниями.

Она опустилась на землю и заплакала. Когда он сделал попытку ее успокоить, она оттолкнула его. Жест ее был не грубым, но решительным. Он отошел в сторону и одну за другой выкурил три сигареты.

Наконец она сказала:

— Я понимаю, о чем ты думаешь, Доминик. Если был Снелунд, то почему бы не ты? Но неужели ты не видишь разницы? Начиная с того, что я тебя очень люблю?

Он с огромным трудом выговорил:

— Я вижу, ты все никак не поймешь разницы между губернатором и порядочным человеком.

Из груди ее снова вырвалось рыдание, но на этот раз оно было сухим, как будто она уже выплакала все свои слезы.

— Прости меня, — сказал Фландри, — я совсем не хотел тебя обижать. Скорее бы у меня отсох язык, чем я согласился сказать что-то обидное для тебя. Мы не будем больше об этом говорить, если только ты сама не захочешь. Если же ты переменишь решение, завтра, через сто ли лет… я буду ждать, пока жив.

«И это чистая правда, — добавил его внутренний голос, — хотя слова эти подсказаны слабой надеждой на то, что смогут потрясти ее воображение и отвратить ее внимание от этого тупоголового убийцы, Хьюга Мак-Кормака.»

Он вытащил бластер и сунул его в ее холодную ладонь. Она не очень уверенно взяла его.

— Если хочешь остаться здесь, то возьми вот это, — сказал он. — Вернешь мне, когда спустишься в лагерь. Доброй ночи.

Он повернулся и пошел. В голове его билась мысль:

«Отлично… если до сих пор у меня не было причины отречься от Его Величества Джосипа, пусть так будет и впредь. Попробуем расстроить ряды его мятежных подданных».

Все спали едва ли не сутки кряду. Потом Фландри объявил, что лучше потихоньку двигаться вперед, чем стоять на месте. Оставшиеся дидониане с успехом образовали несколько различных единств, как всегда это делали, когда нужно было принять важное решение, и согласились — эти земли были неуютными и неудобными для поисков пищи. Самое трудное было еще впереди, особенно учитывая те потери, которые они понесли. Следовало поскорее перебраться через горы и спуститься на прибрежные равнины.

То был адский труд. Людям приходилось большую часть времени тратить на поиски еды для ногасов. Когда истощение заставляло их делать привал, все мгновенно проваливались в сон. Катрин была сильной, но все же она оставалась тридцатилетней женщиной, а ей приходилось идти вровень с двадцати-двадцатипятилетними мужчинами. У нее было мало времени и возможностей поговорить… с Фландри или с кем-либо другим.

Ему одному удавалось это делать. Его люди, казалось, готовы были взбунтоваться, когда он объявил им, что освобождает себя от большей части работ ради того, чтобы установить контакт с новым единством. Хэвлок погасил этот настрой.

— Послушайте, вы же видели Старика в действии. Вы можете его не любить, но он не трус и не дурак. Кому-то надо ведь сообщаться с этими ксено. Не говоря уже ни о чем другом, подумайте хотя бы о том, что нам еще нужно перебраться через этот проклятый край… Почему не Катрин? Да ведь она жена человека, который сунет нас за колючую проволоку, едва мы доберемся до места. И то, что мы доверяли ей в критических обстоятельствах, не улучшит наши послужные списки… Да-да, тем из вас, кто намерен вернуться домой, не вредно подумать о своих послужных списках.

Фландри поощрительно подмигнул ему.

Вначале разговор между человеком и дидонианином казался невозможным. Внутри новой личности — шла борьба: плененный рукас вливал в ногаса и криппо ненависть и страх, а те просто игнорировали его. Длительное время находясь в скрепленном состоянии, единство упорно работало — иногда угрюмо, иногда в состоянии оцепенения, постоянно на грани безумия. Фландри дважды приходилось драться; однажды рог ногаса прошел мимо него в каком-нибудь сантиметре.

Он настаивал. То же делали и двое животных, входивших в состав Открывателя Пещер. И ногас помалу стал осваиваться с кусочками чуждых опытов. Фландри пытался подобрать какой-нибудь эквивалент создавшейся ситуации. Шизофрения? Внутренний конфликт, основанный на борьбе противоречивых желаний, какой, например, переживает он, раздираемый любовью к Катрин и долгом по отношению к Земной Империи? Сомнительно. Существо находившееся перед ним, было слишком чуждым.

Он пытался руководить этим сращением — вначале своим поведением, потом своими словами. После того, как нервная система рукаса перестала ждать мучений или смерти, состояние замешательства было для него вполне естественным. Потом в ход пошел язык. Часть словаря Громового Камня умерла вместе с рукасом Открывателя Пещер. Но часть сохранилась и пополнилась, когда, на время, крилло был временно заменен другим рукасом. Дикое существо яростно сопротивлялось: оказалось, что его культура смотрела на трехчленное существо, в состав которого входили два однородных члена, как на извращение, но у него не было выбора. Когда щупальца были соединены, нервная система и кровеносные сосуды автоматически превращались в единое целое. Фландри использовал все свои лингвистические познания для того, чтобы провести комбинацию сквозь ряд лингвистических упражнений. Умело направляемый новый дидонианин начал выказывать признаки приспособления.

Когда отряд пробрался через горы, Фландри уже умел сообщаться с разумом, для создания которого приложил столько сил.

Единству, похоже, не слишком нравилось само название «хиш». Принятое им название, возникшее, скорее, из постоянного использования понятия, чем специально подобранное, концентрировалось в мычании, переведенном Катрин как «Скорбящий». Она мало общалась с хишем, и причиной тому была как поглощенность собственными переживаниями, так и простая усталость. Фландри такое положение устраивало. Обращаясь со Скорбящим в одиночестве — при этом, правда, присутствовал часовой, но он ничего не понимал — он мог добиваться от дидонианина того, чего хотел.