— Писатель ушёл! А кто ты — я понятия не имею, чёрная тварь!
— Да что с Вами? Неужели я так сильно изменился?
— На! — он кинул мне зеркало. — Сам посмотри.
Поймав его, взглянул на своё отражение. Из зеркала на меня пучеглазо взирало Хо.
— Уй, ё-о-о! — от неожиданности я тут же уронил зеркало на пол, и оно рассыпалось на мельчайшие осколки.
— Что? Сам себя испугался, урод?
— Да это же не я там, в зеркале! Опять Вы смотрите на меня, как на монстра. Я — Писатель. Поверьте! Мы с Вами беседовали. Вы мне рассказали про свою жизнь, про своих детей. Вы меня учили.
— Если ты — Писатель, то я не понимаю, во что ты превратился. Но теперь ты внушеашь лишь страх.
— Мне пришлось многое пережить. Столько сил было потрачено впустую. Никто мне не помог. Видимо придётся остаться в этом городе навсегда.
— Нет, я не верю, что ты — Писатель. Слишком уж ты ужасен. Как будто бы из самой преисподней вылез.
— Но это я. Позвольте мне доказать Вам, — я протянул ему руку.
— Не-ет, нет! И не проси! — отстранился он. — Будешь лезть, я потрачу все свои последние силы, но испепелю вас обоих, так и знай!
— Вот так значит? — я убрал руку. — В таком случае, я тоже Вас не узнаю. Тот альма, которого я знал раньше, белый шаман, был смелым человеком. И я брал с него пример. Этот пример помог мне выжить в центре города и на Раздольненском озере. Но того альмы больше нет. Вместо него здесь поселился трусливый старикашка, который боится ответить мне на рукопожатие. Нет, это не мой друг Аверьян Васильевич Никаноров. Мы ошиблись, Райли, пойдём отсюда.
— Это кого ты назвал 'трусливым старикашкой'?! — он даже закашлялся от возмущения.
— Не знаю, — ответил я. — Вам решать.
— Давай сюда свою лапу! Мне на всё наплевать. Никогда не боялся чудищ. А сейчас и подавно.
— Замечательно, — стараясь не думать про Хо, и излучать как можно больше доброжелательности, я взял его за руку.
Он зажмурился, потом приоткрыл один глаз.
— Ёлки-моталки… Неужто и впрямь Писатель?
— И почему мне постоянно приходится Вас в этом убеждать? — рассмеялся я.
— Нет, ну вот сейчас ты выглядишь как тогда, а раньше был чёрти что и сбоку бантик. Бесом каким-то хвостатым.
— Это всё потому, что Вы долго меня не видели. Поэтому ложные образы снова начали преобладать.
— Писатель, — нижняя губа старика затряслась, он мелко-мелко заморгал. — Как же я рад, что ты вернулся. Уж и не чаял свидеться.
— А я-то как рад!
— И Райли пришла. Слово своё держит крепко. Я-то, дурак старый, на неё обзываюсь…
— Всё в порядке. Она всё равно Вас не понимает.
— А можно мне с ней переброситься… На пару словечек?
— Запросто. Райли, подойди.
— Нет, — запротивелась та. — Не хочу. Зачем это?
— Иди! Это недолго.
Она взяла мою руку и я соединил их.
— Здравствуй, Райли, с возвращением, — поприветствовал её растроганный Никаноров.
— Здравствуйте, Аверьян Васильевич, — неожиданно, та назвала его по имени-отчеству. — Спасибо.
— Тебе спасибо, дочка. Вернулась. А что с твоим глазиком? Почему он угас?
— Да так… Повредила. Не беспокойтесь.
— Как же так-то? Но хорошо, что ты живой вернулась. Ведь думал, что не вернёшься…
— Я обещала. И выполнила.
— Ты молодец.
— Всё, — не вытерпев напряжения, я разорвал цепь. — Поговорили и хватит. Извините конечно, но долго работать проводником я не могу.
— Да мы уже поговорили, — Райли отправилась к выходу. — Буду ждать тебя не улице.
— Ну же, расскажи, как ты сходил? — обратился ко мне старик.
— К сожалению, без особого успеха. Я так и не знаю, как выбраться из города. А ещё мы потеряли Тинку.
— Как потеряли?
— Погибла она.
— Вот так дела. А почему тогда я её чувствую? Мне показалось, что она с вами вернулась, но войти в дом побоялась.
— Её с нами нет. Вчера Тина героически погибла на другом конце города.
— В это просто не верится… Почему же она… Ай, ну ладно. Не буду тебя больше травмировать своими сомнениями. Она ведь была тебе очень дорога.
— Не то слово. Но Вы правы. Чем больше это муссируешь — тем больнее становится. Расскажите лучше, как здесь дела обстоят?
— На букву 'Ха', но не в смысле 'хорошо'.
— Это почему?
— Крысюки стали всё наглее. Их уже почти не пугает моё присутствие. Обнаглели, сучье отродье. Днём-то я их, как видишь, держу в узде. А ночью они вылазят аж до лестницы. Всё ближе и ближе к дому подбираются.
— Почему же перестают Вас бояться?
Никаноров развёл руками.
— Н-да, новости не из приятных…
— Но ты пока не боись, Писатель. Пока что я этих тварюг сдерживаю. Днём можете ходить на родник смело. За это я вам ручаюсь. Вот ночью…
— А ночью мы никуда не ходим.
— До вашего дома я их и не пропущу. Ежели чего, окажу им встречу, как немецко-фашистским захватчикам! — он рассмеялся и закашлялся.
— Вы здоровы? — осведомился я, хотя спрашивать о здоровье у призрака было как-то нелепо.
— А? Да всё хорошо, сынок, всё нормально. Эт я так. Прилягу пожалуй. Чего-то подустал. А ты не уходи. Давай ещё поболтаем?
— Вы лежите, Аверьян Василич, отдыхайте. Я потом приду. Обещаю.
— Ну хорошо, хорошо. Приходи обязательно. Буду тебя ждать.
Состояние старого шамана вызвало у меня лёгкую тревогу. Райли тоже заметила ухудшение его самочувствия.
— Дедушка выглядит неважно, — сказала она, когда мы шли до дома.
— Да. Он сильно сдал.
— Это нехорошо. Другой защиты от экрофлониксов у нас нет.
— Согласен. И надеюсь, что состояние альмы вызвано хандрой от пережитого одиночества. Теперь, когда мы вернулись, он должен воспрять духом.
— Я тоже на это надеюсь… Эх, дом — милый дом.
Мы подошли к воротам, испытывая ощущение, будто отсутствовали целый год.
Какова была моя радость, когда выяснилось, что Котя не покинул жилище. Он подъел остатки провизии, и уже начинал голодать. Думаю, ещё пара дней, и он бы ушёл. Но мы вернулись вовремя.
Однако, как и с альмой, встреча с элгером не обошлась без странного эксцесса. Заслышав, как в дверном замке завозился ключ, Котя бросился нас встречать, сшибая мебель. Не успела Райли открыть дверь, как он чуть не сбил нас обоих с ног, громко урча от счастья. И вдруг, бросившись ко мне, он затормозил и отпрыгнул, словно я ударил его током. Скоблясь когтями по полу прихожей и повалив вешалку, с которой свалилась шляпа Ковбоя, элгер помчался прочь от нас, метнувшись по лестнице на второй этаж.
— Не понял, что это было? — удивился я.
— Ну, наверное, он и рад нас снова увидеть, и вместе с этим обижен, что оставили его одного так надолго, — рассеянно предположила Райли, входя в дом и поднимая вешалку.
