- Что все это значит?
- Это значит, что ты снова пойдешь нарасхват и вразнос.
- Ань, послушай.
- Где гарантии того, что таких метаморфоз с тобой больше не произойдет, не случится? Даже ты не в силах изменить работу своих генов. Все твои утопические аферы сидят в них, как... как пули в обойме. Дай им только волю!
- Почему же как пули? Как зерна добра...
- Гены, ты же это прекрасно знаешь, как стальные оковы, держат каждого в своем стойле. Разве не так? И, главное, согласись - человек всегда грешен и никогда совершенным не станет. А его неистребимая вера в то, что из дерьма можно сделать пулю, выстроить, как ты предлагаешь, какую-то пирамиду справедливости и добра, эта вера ведет к катастрофам, к таким потрясениям, в сравнении с которыми мелкие жизненные неурядицы и даже трагедии кажутся манной небесной на парном молоке. История натоптана такими примерами, как энергией атом...
- То как пули, теперь как атом...
- Перестань придираться к словам. Плата за воплощение утопий всегда была очень велика, и ты это тоже знаешь. Но тебе нужна помпа, ты жаждешь славы, величия. Тебе хочется влиять на потоки сознания...
Аня не давала мне вставить слова. Я взял ее за руку и крепко сжал пальцы. Я понятия не имел, о чем сейчас буду говорить, теперь мне было необходимо остановить поток ее холодного скептицизма.
- Ань, смотри, - сказал я, ударяя указательным пальцем правой руки по ее правому колену, - смотри, слушай. Во-первых...
И я опять пустился в перечисление своих доводов. Я говорил быстро и горячо. Да, я был сродни великим ораторам всех времен и народов, Аристофаном, Эмпедоклом, Цицероном и всеми ими вместе взятыми, Гераклом современного красноречия и убеждения. Море моих слов бурлило и стонало, клокотало в моем горле, а слова просто кипели и пенились, им было тесно в моей луженой глотке. Я слышал, как умопомрачительно высоко звучало «дом, Родина, величие, вечность, честь...».
Юля бы, услышав все это, сказала: «Ты просто Цезарь в сенате!».
Аня слушала, рассматривая свои красивые руки, и не сделала ни единой попытки остановить меня. Когда через полчаса или час пыл мой поугас и у меня исчез запас нужных слов, я поймал себя на том, что стал повторяться. Аня оторвала взгляд от своих восхитительных пальчиков и посмотрела мне в глаза так, как она всегда смотрит, требуя тишины.
- Что? - только это и произнес я. И умолк на полуслове, словно меня сразила пуля снайпера.
Аня улыбнулась своей обворожительной улыбкой с ямочками на щеках.
- Toute la vie est dans l'essor (Жизнь - это вечный взлет, - фр.), - едва слышно произнесла она, - это единственный путь к совершенству.
- Что-что? - не расслышал я.
На мгновение воцарилась тишина.
- Рестик, - затем миротворно и нежно проговорила она, - я уже сказала тебе, что трудно быть патриотом страны, народ которой погряз в дерьме. Это - первое. И второе - гимны, родной мой, мне не нужны.
И чтобы сбить пену с моих высокопарных слов, она спросила:
- Тебе нравится, как я веду свой кабриолет? Хочешь кончиками пальцев прощупать качество французских дорог?
- При чем тут дороги? У нас грандиозные планы! Неужели ты...
Потом я все-таки, чисто машинально, выразил восхищение ее искусством гнать крылатое авто, кивнув головой и что-то пробормотав по этому поводу, но мысль свою не терял. Мне казалось, я избрал верную тактику убеждения. Правда, я пока не выложил свой главный козырь: я ни разу не упомянул о технологии строительства нашей пирамиды. Пирамида совершенства! - вот моя цель. А технология - это ключ, да золотой ключик от ларца жизни. Это дорога к вечности. Но не пришло еще время, думал я, применить свое главное оружие. Сделать как, know how - вот решение всех проблем. Этот ключ ее восхитит! Ей всегда нравилось все нетривиальное, неординарное, оригинальное и фантастическое... И, конечно, я ни слова не сказал ей об Иисусе Христе! Не то, чтобы всуе, вообще ни-ни. Даже мысль о Нем я гнал от себя. Хотя и молился, немо молился, взывая к Нему и призывая на помощь. Как же без Него?!
- И в конце-то концов, - заключил я, - надо знать, зачем ты живешь. Я - знаю. Я знаю и то, что это не только дело моей жизни, это мое предназначение, понимаешь, это мой и Божий дар, и ему я буду служить страстно... Чего бы мне это ни стоило. Я отказался от всего...
- Ух, - воскликнула Аня, - вот теперь я тебя узнаю!..
- Да, - сказал я и добавил, - для тебя не будет открытием тот факт, что человечество идет по пути самоуничтожения. Я хочу вывести его на путь совершенства.
- Ха, - сказала она, - ну-ну... Много у нас было таких, кто под флагами добродетелей, пытались предложить свои светлые тропы. И что?
- Но они ничего в этом не понимали. У них не было знаний. Они предлагали пути насилия, используя силу дубинки, дыбы, меча, пороха, атома... Но есть другой, совершенный путь - сила гена. Это невероятно мощный фактор преобразования общества. Ген и сознание - вот выход для сохранения жизни. Это и есть моя Пирамида. Мы обязательно должны помочь...
- Я заметила, что сострадание - теперь твоя главная черта. Ты всех хочешь спасти, всем помочь. Зачем? Зачем тогда Бог? Он все решит.
- Как ты не понимаешь, - возмутился я, - ведь у нас грандиозные планы, и мы должны...
Она не дала мне закончить мысль:
- Если хочешь рассмешить Бога, - сказала она, - расскажи ему о своих планах.
Прошло еще полчаса. Мы снова вышли из машины и теперь бродили взад-вперед от дерева к дереву, глядя под ноги и по сторонам, то рассуждая, то вдруг умолкая.
- Сейчас наука познала истину. Мы умеем считать ее кванты. Кванты жизни, сознание гена... Задача в том, чтобы уметь управлять жизнью так, чтобы залезть на ее вершину. И забрать всех с собой. Там, на этой вершине - Бог, совершенство Природы. И там счастье каждого, и счастье всех.
- Я всегда знала, что ты - неисправимый мечтатель.
Аня наклонилась и сорвала травинку. Она разглядывала ее с таким любопытством, будто это был не зеленый стебелек, а перо из хвоста фазана. Я принял ее высказывание за комплимент, и все же не удержался:
- Но разве не мечтателями были Македонский и Цезарь, Августин и Иисус? Разве не они были Колумбами своих Америк. Вся история человечества покоится на костях мечтателей. Не было бы Тутанхамона, Навуходоносора и Рамзеса, не было бы Гомера, Сократа или Сенеки, Цезаря и Клеопатры, Таис Афинской или Лауры, не было бы Рабле и Гаргантюа, Шекспира и леди Макбет, не было бы Леонардо да Винчи и его Джоконды...
- Ты забыл Наполеона, Ленина, Гитлера, Сталина...
- Если бы их не было - не было бы истории. А что бы она делала без Будды, Магомета, Аллаха или Христа? Скажи что?
Аня молчала.
- Вот я и хочу вернуть истории своих созидателей. Творцов. Это ты понимаешь!? Спрессовать старую и воссоздать, возродить, воздвигнуть и утвердить новую историю. Но теперь уже не историю вождей и полководцев, пап и царей, не историю революций и войн, движений и партий, а историю человека, понимаешь, человека вообще.
- Не понимаю.
- Недра гена неисчерпаемы, - это был мой последний козырь, - в них смысл и суть всех наших историй...
Аня остановилась и взяла мою руку. Затем резким движением головы отбросила со лба распущенные волосы и посмотрела мне в глаза.
- Милый мой, - сказала она, - все это прекрасно! Но ты можешь мне объяснить: во что ты играешь?
- В кости. Ты меня раскусила: в кости. Как Бог. Все во что-то играют, но моя игра стоит свеч. И ты это знаешь.
- Знаю, но чего мы добьемся?
- Мы, - у меня запершило в горле, я закашлялся, как это бывает в кино и в книжках, когда героя зацепили за нерв. Мне удалось справиться с волнением и сказать то, о чем я так долго не отваживался сказать, - мы... мы изменим историю!..
Воцарилось молчание. Аня закрыла глаза, и снова ее губы растянулись в добродушной улыбке. Затем она встала на цыпочки, запрокинула голову, подняла обе руки к небу, словно желая улететь, и глубоко втянула в себя воздух через нос, будто наслаждалась запахом любимых фиалок.
- От тебя пахнет парным молоком и босоногим детством. И это - удивительно здорово!- произнесла она, - мне давно не было так хорошо!
На минуту воцарилось молчание, затем Аня тихо произнесла:
- Вернуть прошлое?.. Но ты ведь до сих пор ищешь себя, и я снова окажусь у тебя на пути... Ты же снова... Не знаю... Не знаю...
Она и не думала спрашивать, кто такая эта Людочка Жос.
- Жос? - спрашивает Лена.
- Ага, - говорю я, - такая фамилия. У нее просто золотые...
- Ясно-ясно, говорит Лена, - можешь не продолжать... Ни о Людочке своей, ни о Тиночке... А Аня мне нравится!..
Вау! А мне?!
Держа друг друга за руки, мы пошли по заросшей травой тропинке, и я боялся даже шепотом вспугнуть это мимолетное ощущение счастья, да-да, счастья, ибо я знал, да, я это знал наверное: это были те редкие в жизни мгновения, когда счастье переполняет тебя до краев.
