Я отпустил толстяка в полной тишине. Люди смотрели на меня, затаив дыхание. Честно говоря, я и сам от себя такого не ожидал. Нервы совсем ни к черту. Гробовое молчание нарушил всё тот же седой:
– Кто такие лягухи и почему нам надо их бояться?
– Я точно не знаю, – постарался говорить спокойно. – Выглядят они как помесь человека и лягушки, поэтому я их назвал лягухами. С ними лучше не встречаться, но если увидели, то бегите изо всех сил. Сражаться с ними не получится, даже если бы у вас было оружие. Кстати, ни у кого нет оружия?
Люди полезли по карманам, и один за другим стали вытаскивать какие-то одинаковые устройства. Я взял у седого посмотреть, что это, и обомлел: навигатор! И в нем карта местности! Вот это подарок! К сожалению, у меня такого не было. Когда возбуждение от находки поутихло, я вкратце рассказал о лягухах, броненосцах и «тяге». Но договорить не удалось: тихий, но явный звук камертона заставил меня прерваться на полуслове.
– Слышите? – прошептал я. – Уходим! Быстро!
Я побежал, но, оглянувшись, остановился. За мной последовало человек пять, остальные же переглядывались, аккуратно обходили ветки, чтобы не поцарапаться, и занимались прочей ерундой. Кроя всех на чем свет стоит, я вернулся назад и чуть ли не пинками заставлял отставших шевелиться. Дело сдвинулось, народ почувствовал мой страх, еле плелись лишь двое: старик и женщина средних лет в длинной «цыганской» черной юбке в мелкую незабудку. Юбка цеплялась за сучки и иголки, уже в нескольких местах порвалась, и женщина то и дело останавливалась и отцепляла ее от очередной ветки. Старик же тяжело и часто дышал, будто пес в жару.
– Сними ее! – крикнул я, понимая, что звук камертона нарастает.
Женщина посмотрела ошалевшими глазами, будто я предложил ей что-то непристойное, и мотнула головой. Я про себя матюгнулся.
Хоть я и поддерживал деда как мог, практически тащил на себе, но двигались мы очень медленно. А потом пошла «тяга». Мозги плавились. У меня началось раздвоение личности. Одна часть кричала, что надо идти к лягухам, мое место там, другая же рвалась прочь, куда угодно, но подальше от тварей. Внезапно я ощутил, как дед у меня на руках осел, и в ту же секунду он начал «тянуть». Я в ужасе отпрыгнул, но теперь меня затягивало уже не только к лягухам, но и к старику. Пошатнувшись, я сделал шаг в его сторону и увидел незабудки на юбке. Бросился было туда, но наткнулся на взгляд. В нем перемешались ужас, мольба и смирение.
– Уходи, – прохрипела женщина.
Лягух было всего четверо, но они уже держали деда. Женщина стояла как кукла, которую тянут в разные стороны за веревочки. В ней еще брыкалась жизнь, но я понимал, что через секунду-другую последние силы иссякнут, и лягухи получат еще одну жертву. А против шестерых мне точно не устоять.
Я бежал, не разбирая дороги, влетая со всей дури в сплетение веток и кустов. Казалось, ноги не поспевают за туловищем, которое всегда на шаг впереди: я просто не успевал их переставлять с такой скоростью. Минут через пятнадцать сумасшедшего бега понял, что уже давно не слышу камертона. Только тогда разрешил себе остановиться. Всё тело пульсировало вместе с ударами сердца, по лицу и рукам сочилась кровь, видимо, посек кожу о ветки, воздух с хрипом вырывался через рот.
– Спас… – тихо сказали сбоку, и я от неожиданности вздрогнул.
– Это я, – мальчик сделал шаг вперед. Ему тоже досталось: лоб и щеки покрывали царапины, рукав светлой ветровки порван, да и сама ветровка уже не светлая.
– Где остальные? – спросил я.
– Не знаю.
Толстяка мы нашли по треску веток, седой нашел нас сам, «сиамские близнецы», держась за руки, появились тихо и незаметно. Еще через час поисков седой обнаружил длинноволосую женщину в фартуке. При виде ее я вздрогнул: она походила на ту, с незабудками, как сестра.
Когда стемнело так, что мы скорее бы друг друга потеряли, чем кого-то нашли, все расположились в корнях здоровенного дуба. Не знаю, как остальные, но уснуть я не мог – трясло.
– Можно к тебе? – прошептал мальчик, когда все улеглись. Я кивнул.
– А я себе придумал имя – Илья, – он переполз поближе. – А тебя как будут звать?
– Не знаю… как бы ты меня назвал?
Он почесал нос, подумал и объявил:
– Ты всех спас, поэтому тебе подойдет имя Стас!
– Ладно, пусть будет так. Буду у вас работать штатным спасателем, – попытался я пошутить.
Мальчик уткнулся мне в бок и уснул, а я смотрел на ветки дуба и видел вместо них незабудки. Во рту было мерзко, будто разжевал и проглотил лягушку. Я еще долго не мог сомкнуть глаза.
– Доброе утро, Стас, – женщина заплела волосы в косу, сняла фартук, и я ее сначала даже не узнал.
– Доброе утро.
– Мы подхватили идею пацана и решили, что имена нам всем не помешают, – сказал седой. – Меня можешь называть Сергеем, ее Эльзой.
– Конечно, – улыбнулся я.
– А меня Оскар Петровичем, – буркнул толстяк, тщетно пытаясь отчистить свой льняной костюм от пятен грязи. Да и бежевые ботинки с острыми носами выглядели жалко.
Илья прыснул, но толстяк хмуро глянул на него, и тот демонстративно зажал рот рукой. Я посмотрел на «сиамских близнецов».
– Меня зовут Оля, – тихо, как умирающий лебедь, прошептала она.
– А меня Денис, – на удивление сочным тенором сказал ее спутник.
– Ты говорил, что никто не помнит ничего о прошлой жизни. Но я сегодня разговаривал с Эльзой, и она сказала, что ее дома ждет дочь-школьница. Она помнит, что растит дочку одна, без мужа, – сказал седой.
– Правда? – обрадовался я.
– Да. И мне надо обязательно вернуться к моей Полине, потому что кроме меня у нее никого нет, – Эльза опустила глаза.
– Ух ты! Ты даже ее имя помнишь? А еще что-то?
Она покачала головой.
– Больше ничего.
– А о сне? Ты знаешь что-нибудь о лягухах? Или о том, как проснуться?
– Нет, – Эльза виновато улыбнулась.
– Никто не знает, что спит, – пробурчал толстяк, делая вид, что говорит это себе.
– Доказательства в виде нападения лягух вам мало? – спросил я, особо выделяя «вам».
– Я не видел никаких лягух. Ты заорал «беги», все и побежали. А были лягухи или ты их придумал – мне неизвестно.
– А камертон? Вы слышали звук камертона? – Я сделал вид, что не заметил его фамильярный тон.
– Не слышал я никакого камертона. Ты совсем уже спятил!
– Стас, – робко влез в разговор Илья, – я тоже не слышал никаких звуков. Я только слышал, как ты крикнул: уходим!
Я растерялся. Камертон ведь звучал довольно громко, его нельзя было не слышать. Обвел взглядом всех присутствующих.
