— Вер, хватай Еву… ну, не в буквальном смысле. Веди её в дом, найди в аптечке тюбик финалгона, смажь, и замотай эластичным бинтом. Руку на перевязь, вот так, — я показал, как должна быть расположена рука пострадавшей. — Всё, идите. И детей тоже забирайте. Нечего им здесь делать.
Отдав Верке распоряжение, я посмотрел в лица замерших женщин, и одного молодого парня. Одни смотрели на меня в ожидании, другие… впрочем, тоже чего-то ждали.
Я растерялся. Став полноправным хозяином этого небольшого кусочка земли, я взвалил на себя не только право карать и миловать, но и большую ответственность за жизнь, и судьбу проживающих со мной людей. Вся теория, выдвинутая мной ранее, об организации буфера безопасности, полетела к чёрту. Какая ещё безопасность? На плечи лёг груз проблем, под которым можно с успехом похоронить, не только душевное и физическое здоровье, но и жизнь.
— И куда вас теперь девать в таком количестве? — этот вопрос я адресовал пятерым «новеньким», стоящих особняком под охраной Нади. Новенькие не ответили, а лишь растеряно смотрели на меня, и у всех на лицах читался лишь один вопрос — что с нами будет?
Загружу их пока работой. И им понятнее, и мне спокойнее. На сегодня никаких крайних мер, типа — помывка в бане, предпринимать не буду. Пускай успокоятся сначала. На их головы, и так свалилось много неприятностей, не буду усугублять.
— Немо, тащи из сарая тележку… рядом посмотри, эти сволочи, всё оттуда выволокли. Надь, организуй барышень, и выкиньте труп в Яузу, потом помогите Немо. Надо погрузить добычу, разделать её и…, — что надо делать дальше с этой горой мяса я не знал, — … и всё остальное. С Веркой посоветуйся, она лучше знает. И со шкурой осторожнее, у меня на неё большие планы.
Работа закипела. Надя знала, что делать, и без лишних слов навела порядок во вверенном ей хозяйстве.
А я тем временем, подхватив молодую маму с двумя детьми, пошёл перераспределять жилые места. В шатре я расположил её на одной кровати, и подхватив не хитрый скарб Евы, пошёл в дом.
Вера пристраивала забинтованную руку пострадавшей в свёрнутую жгутом мамину косынку.
— Ева, с сего дня перебираешься в дом. Будешь жить с детьми на веранде, там теперь места много. — Я немного подумал, и добавил, — если хочешь, можешь перебраться на второй этаж, мы с Надей потеснимся.
Ева, морщась от боли, хлопала глазами, не очень понимая, что я от неё хочу.
— Вер, переведи, а. И займитесь, наконец, с ней языком, разговаривать же невозможно.
Вера, закончив с рукой Евы, посмотрела на меня, и стала загибать пальцы.
— Врачевание — Вера, готовить еду — Вера, Немо, глупый мальчишка, тоже на мне. Алекс, ты очень многого хочешь от маленькой девочки. Наде скажи… — на последней фразе, Вера запнулась. До неё дошло, что у Нади сейчас не менее напряжённая работа. Управляться с пятью взрослыми женщинами, трое из которых старше Нади лет на десять, не очень просто. Дамы такого возраста не привычны, выслушивать команды от младших, а наоборот.
— Хорошо Алекс, я постараюсь, но и Надька пусть тоже помогает.
Ева подпрыгивала на стуле от нетерпения, выслушивая наш диалог. Глазки загорелись, щёчки зарделись, и посматривают через моё плечо в сторону веранды. А может и лестницы, она как раз на веранде находиться.
— Ладно, Вер, пойду я, покажу Еве её новое место жительства…
— Ты её в доме хочешь поселить?
— Хочу. Двух мамаш с детьми в шатре разместить надо.
— Зачем они тебе? — удивилась Вера.
— Так надо Вер. И давай не будем обсуждать это, я устал.
— Хорошо, — Вера покорно склонила голову и вышла на улицу.
Ева, выбрала второй этаж. Зря я это предложил. Вместе с Евой переберутся и её близнецы…. Вот это будет шухер! Но, сделанного не воротишь, а вождь, то есть я, должен отвечать за свои слова. Иначе грош мне цена. Сам буду держаться этого принципа, и других к этому приучать буду. Особенно Немо.
* * *
Проснулся утром разбитым и не выспавшимся.
Легли мы поздно. Поначалу ворочали мебель, где я по состоянию здоровья, только «водил рукой», а Ева, давала советы. Немо с Верой, а позже и присоединившаяся Надя, сбивались с ног, таскали с место на место стол, диваны, стулья, коробки с бумагой и оргтехникой и никак не могли угодить мне или молодой маме.
Потом задали перцу близнецы. Пришлось брать ремень. Но на этом приключения не закончились. С соседнего дивана, где спала Надя, послышались всхлипы.
— Ты, что, Надюшь? Что случилось? Кто тебя обидел?
Надя повернулась ко мне и, вытерев рукой слёзы, снова разревелась.
— Ты не хочешь быть моим мужчиной. Ты выбрал Еву.
Упс! Началось.
— Ну, что ты, моя девочка. Я выбрал тебя первой. Ты моя самая любимая женщина. Честно, честно.
— Зачем тогда поселил её здесь?
Вопрос сложный, но ответ на него предельно простой. Я люблю обеих. Но…. Надя ещё ребёнок, а Ева, уже взрослая женщина. Как объяснить это маленькой девочке, у которой в роду-племени, не было такого понятия, как педофилия? Сослаться на её возраст? Не поможет. Местные аборигены пользовали девочек сразу, как только у них начинала идти кровь.
Достаточно вспомнить, двух спасённых, молодых мамаш. Сколько им лет, если перевести на земные мерки? Тринадцать? Двенадцать? А может одиннадцать? А Наде? Выяснить возраст пока не удаётся. Эта ветка гоминид ещё не придумала календаря, и не занималась такой ерундой как отслеживанием годового цикла местного светила. Издревле, ещё от обезьян повелось, местные жители живут одним днём. Зачем думать о том, до чего не доживёшь?
Нет, не поняла бы меня Надя.
И лечь с ней в постель как муж я не могу. Воспитание не позволяет, и этические нормы моего мира перенеслись вместе со мной.
— Слава богу, не все, — перед глазами встал зарезанный мной Изыр, и забитый насмерть Омум. Никаких угрызений совести я не испытывал. Была бы возможность их воскресить, я бы сделал это с удовольствием, что бы ещё раз отправить к праотцам.
Заповедь «Не убий», для этого мира, это роспись в слабости, и в собственном смертном приговоре. К тому же, она не отвечает моим диктаторским потребностям. Мне больше импонирует более прагматичный подход — воздать по делам. А, что? Практично и справедливо. Если ты хороший человек, то мы к тебе со всей душой. Дадим и кров, и защиту, и дело по душе подберём. Если же ты гнида, и держишь камень за пазухой, не обессудь, получишь тяжёлым по голове, и будешь выброшен в реку. Третьего не дано. Тюрьмы я строить не собираюсь.
Так вот, и Изыр и Омум, не считали, что сделал что-то неправильно, для них это было обыденностью. И оставь я их в живых, они сделали бы это снова и снова. Они бы насиловали, грабили и убивали, доказывая своё право, силой. И остановить их могла только сила. Грубая, яростная, кровавая, которая решила их судьбу раз и на всегда.
