— Однако хотелось бы мне быть пободрее, и чтобы голова не так кружилась. Я даже не могу оценить всего этого великолепия, — посетовал Фрэзер. — Оно как-то проходит мимо сознания. Ты — в лучшей форме. Полюбуйся за меня, ладно, Лори? Слушай ветер, ощущай вес. Потом расскажешь мне, как все было.
— Если это «потом» наступит, — сказала она.
— Мы вроде договорились следовать плану, или есть другие варианты?
— Я не имела в виду операцию против Свейна, Марк. Я подумала — что будет после этого.
Теор выкрикнул распоряжение. Иовианцы, работавшие на погрузке, разбежались. Нечестно было заставлять их грузить камень в отсек под высоким давлением, когда они не успели еще отдохнуть после боя. Фрэзер видел, как гнулись долу круглые головы, как падали набок гребни, повисали без сил руки, а туго перепоясанные тела еле плелись к реке. Но сами они перед обратной дорогой могли немного отдохнуть. Работа людей еще и не начиналась.
Сам Теор пришел в носовой отсек. Закатный свет отражался от диска на его груди, лучился в больших глазах.
— Мы обессилели, собрат по разуму. Хотели бы сделать для тебя больше. Но нам больше нечего предложить тебе, кроме нашей надежды.
— Бы и так сделали достаточно, — поблагодарил Фрэзер.
— Нужно ли вам лететь тотчас?
— Да.
— Я даже не видел тебя, в этом шлеме. И мы никогда не пожмем друг другу руки. Уш-хэу, это такая странная вселенная.
— Я вызову тебя, когда смогу.
— Не буду знать покоя, пока дождусь этого. Да пребудут силы вечно с тобой в седле.
— До свидания, Теор.
— Прощай, Марк.
Иовианец отошел на безопасное расстояние. Фрэзер закрыл люк и включил двигатели. Тепло раздуло газовый резервуар. Корабль поднялся. Теор махал ему вслед рукой. Фрэзер и Лоррейн смотрели на него, пока он не исчез в ночной тьме.
Подъем происходил медленно. Фрэзеру пришлось выпустить часть газа, чтобы не превысить допустимое давление. На должной высоте он закрыл воздушные камеры. Фрэзер опасался бури, но счастливо избежал ее. Похоже, ему помогала вся планета.
Он, наконец, увидел солнце, запустил дюзы и почувствовал, как ускорение сдавило его сердце. Когда он понял, что корабль лег на орбиту, простое усилие — отключить ускорение — было последним, что он оказался способен сделать. Сон свалил его там, где застал, прямо в кресле.
Несколькими часами позже Фрэзер проснулся. Его мучили слабость, жажда и голод, но, на удивление, сил немного прибавилось. Мыслил он неестественно ясно. И все же их пребывание на Юпитера казалось ему чем-то нереальным, словно все это ему когда-то давно привиделось во сне. Теперь существовали только каюта, женщина и цель.
— Как ты думаешь, может нам съесть последний паек? — спросила Лоррейн. — Силы нам пригодятся.
— Угу. Достань его, ладно?
Сухие плитки не оставляли во рту никакого вкуса. Зато он вволю напился: больше не было причин экономить воду.
— Что ж, теперь займемся изготовлением нужного оборудования.
— Я уже кое-что сделала, — отозвалась Лоррейн. — Я пришла в себя раньше, чем ты. — Она указала на кучу инструментов, проводов и запасных частей, наваленных на месте одной из кроватей. — Я даже почти закончила.
— Хорошая девочка. — Взгляд Фрэзера уж очень долго не отрывался от ее лица. Янтарный свет планеты мягко обрисовывал ее черты, оттеняя их силу и придавая ей очарование, которое Фрэзер не мог не замечать. — Знаешь, — почти невольно сказал он, — а ты красивая.
— Не надо, Марк, — прошептала она. Потом передумала. — Нет, надо. Один только разочек. Другого ведь не будет. Верно?
— Думаю, нет.
— Я возвращаюсь на Землю, — сказала она.
— Нет!
— Я должна. Это единственный выход.
— Что ж… но я бы не хотел этого.
— Нет, Марк, ты этого хочешь. В глубине души.
— Завидую тому, за кого ты выйдешь замуж.
— А я завидую твоей жене. Но знаешь, я к ней не ревную. Мне ее жаль. У нее никогда не будет того, что было у меня.
— У тебя ничего не было, кроме тяжких испытаний.
— С тобой. — Она часто заморгала. — Ладно, давай работать, пока я не разревелась.
Фрэзер выругался сквозь сжатые губы. Если бы только у Лоррейн хоть на один атом было меньше цельности… Но она была права, конечно, а он — просто ничтожество, если хоть на миг на что-то понадеялся. Жизнь — не книга рассказов, — увещевал он себя. В ней не бывает счастливого конца. Она просто продолжается.
Тщательно избегая друг друга, они закончили установку оборудования. То, что стояло перед ними на доске, было просто рукояткой переключателя, соединенной с главным рычагом контроля ускорения и таймером на батарейках. Ускорение в одну силу тяжести Ганимеда давало нужный вес, чтобы отдохнуть и привести себя в порядок.
— Думаю, это должно сработать, — пожал плечами Фрэзер, — и даже может быть, оно нас не прикончит.
Теперь Юпитер был между ними и солнцем. Он увидел множество звезд — так много, что ему понадобился весь опыт пилотирования, чтобы распознать созвездия. Ганимед уже был различим: тонкий, холодный месяц. Он набрал команду на клавишах компьютера, рассчитывая вектор по отношению к звездному фону, способный привести их к намеченной цели. Последние маневры терминала предстояло осуществить вручную: утомительная, рискованная, но вполне возможная процедура, если у вас большой опыт пилотирования и есть избыточная реактивная масса.
От его прикосновения корабль запульсировал. Юпитер завалился назад. Первые стадии разворота прошли тяжело. Они могли двигаться вперед по спирали при малом ускорении, но это заняло бы уйму времени; поэтому он задал все пять «g» на несколько минут. После этого «Олимпия» вырвалась так далеко вперед, что Фрэзер смог снизить ускорение до разумных величин. Большая часть перелета прошла при половине земной силы тяжести.
Кроме необходимости дать отдых телам, он и сам не хотел очень уж разгонять корабль, чтобы не потерять над ним контроля. Иначе коррекция курса стала бы затруднительной.
Они разговаривали, он и Лоррейн, все последующие часы; но что они говорили друг другу — больше никого не касалось. Даже Евы.
Ганимед приблизился. Фрэзер был удивлен тем, как мало в нем осталось страха, и как много яростного предвкушения схватки. Было что-то не так в его чувстве вины — ведь он убивал существа другого вида, а что страшнее могло произойти с человеком столь мягкосердечным, как он сам. Да, Улунт-Хазулы ему лично ничего плохого не сделали, и выстрелить в него в ответ они не могли. Теперь все виделось по-другому.
Ох, до чего по-другому!
