Идущий навстречу управленец двадцати с хвостиком лет, улыбаясь, кивнул Алексе. Потом обернулся, посмотрел ей вслед и чуть не налетел на кого-то. Она всегда производила на мужчин подобное впечатление, и эта особенность собственной генетической конструкции всегда возмущала Алексу. Она не только обладала соблазнительными формами; ее кожа исправно выделяла следовое количество коулина, и, хотя считалось, что распознающий феромоны сошниково-носовой орган у человека не функционирует, ученые Бюро установили: нейронные связи между ним, обонятельной луковицей, миндалевидной железой и гипоталамусом[51] все еще существуют. Этот узел головного мозга отвечает за репродуктивную психологию и половое поведение – а также за температуру тела. Вот почему мужчины краснели и потели, просто разговаривая с Алексой. И почему в ее присутствии частенько заикались, а после страдали головокружениями. Правда, это срабатывало не со всеми мужчинами – но зато действовало на многих женщин. Вот на Моррисона и его «сыновей», к примеру, химия тела Алексы не действовала, благодарение небесам за эту милость.
Алекса думала, сможет ли хоть кто-то увлечься ей самой, такой, какая она есть, а не пойти на поводу у феромонов.
На Хедрика, к примеру, те явно действовали. С другой стороны, так ли уж это нечестно? Так ли уж сильно она отличается от всех остальных? Может, всего лишь выделяет больше феромонов. Может, человеческая привлекательность есть не что иное, как химические соединения, воздействующие на органы чувств. А потом на мозг, который люди по ошибки считают сердцем.
Это было одной из причин, по которым ее не привлекали романтические отношения.
Алекса замедлила шаг, увидев в холле молодую чету с очаровательным малышом. В БТК были наследственные семьи – из тех, кто, как и она, родился и вырос на объектах Бюро, общаясь только с себе подобными.
У Бюро были острова, где проводили отпуска его сотрудники, и сайты для удаленной работы. Отдельный микросоциум.
Отец, один из младших исполнительных директоров, держал на руках маленькую дочку. Его жена с ребенком, видимо, поднялась с жилых этажей для семейного обеда. Мужчина улыбался, сжимая ладошку малышки. Молодая мать посмотрела на них и тоже улыбнулась, когда Алекса остановилась пощекотать девочке подбородок.
Та расплылась в улыбке и хихикнула, пустив слюнки и восторженно замахав ручками.
– Как ее зовут?
– Шарлотта, – ответила мать ребенка, а ее муж застыл напротив Алексы соляным столбом. – Шарлотта Эмили Уорнер.
Алекса улыбнулась девочке:
– Ну, Шарлотта Эмили, я вижу, начала ты прекрасно.
Она кивнула светящимся от гордости родителям и продолжила свой путь.
Ей было больно. На самом деле больно. Ее создали такой, и ей было за что поблагодарить своих создателей. Но ценой за красоту стала стерильность. В свои почти пятьдесят она выглядела на двадцать пять и ни на день старше. Но ни разу не менструировала. Никогда не чувствовала, что значит быть женщиной. Взгляд этой молодой матери…
Алекса вошла в освещенную нишу в стене коридора и сделала вид, что возится с пультом интерфейса, который носила на запястье, как часы. Алекса далеко не сразу справилась с разыгравшимися эмоциями. Она хотела детей, но, даже проживи она четыреста лет, все равно не смогла бы познать радости и горести материнства. Алекса оглянулась назад, на молодую мать, которая шла рядом со своим мужем. Коренастая и плотная, та уступала биотеху по генетическим данным, но в эти мгновения Алексе хотелось поменяться с ней местами. Жизнь – это опыт. С каждым прожитым десятилетием она все яснее это понимала.
Алекса взяла себя в руки и поспешила к директорскому кабинету.
Пройдя мимо секретаря и охраны, она нагнала Моррисона, спорящего с одним из своих сыновей.
– Да что ты об этом знаешь, папа? – спросил его сын.
– Я лучше, чем кто бы то ни было, знаю, к чему у тебя есть способности. Явно не к микробиологии.
Алекса кивнула им:
– Мистер Моррисон. Йота-Тета.
– Как ты их отличаешь? Я вот не могу.
– У меня усиленное в пять раз зрение. Имя написано на его школьном кольце.
Молодой человек хмыкнул:
– Впечатляет, бабуся. – Он бросил на Моррисона многозначительный взгляд. – Поговорим об этом позже. Мне еще надо подписать документы на трансфер.
Открывая дверь в зал заседаний совета директоров, Моррисон проворчал:
– Настырный маленький ублюдок.
Алекса посмотрела на него:
– Если придерживаться фактов, они все ублюдки. Незаконнорожденные.
– Гм.
Когда они вошли, Алекса заняла место справа от Хедрика, который стоял во главе стола для совещаний, а Моррисон расположился слева от него. Тут же переговаривались директора отделов. В зале собралась вся верхушка Бюро. Похоже, затевалось что-то масштабное.
Когда двери автоматически закрылись на замок, Хедрик жестом пригласил собравшихся сесть:
– Устраивайтесь, пожалуйста.
Все быстро сели. Директор поднял глаза к потолку:
– Варуна, ты и тебе подобные тут?
– Да, господин директор.
– Я знаю, что исполнительный комитет и комитет искусственных интеллектов озабочены осложнившимися отношениями с правительством США, и думаю, что этому необоснованному вмешательству в нашу засекреченную деятельность пора положить конец. Новый директор Национального разведывательного управления недавно обнаружила, что мы существуем, и желает прибрать нас к рукам. – Он повернулся к соседу слева: – Как мы можем нажать на Вашингтон, чтобы справиться с этим, мистер Моррисон?
– У нас есть бесконечно длинный список грязных делишек конгрессменов, сенаторов, госсекретарей штатов. Кто вам нужен?
– Что у нас имеется на эту новую дамочку, директора разведслужбы? Кто она такая?
– Назначена на должность недавно, после инсульта Пикеринга, до этого была послом в Китае. Тайно работала на ЦРУ – официально занимала пост профессора экономики в исследовательском центре Белтвея[52]. Нам не удалось раскопать на нее полезного компромата, а это значит, что она, возможно, ноль без палочки, марионетка тех, в чьих руках реальная власть.
Алекса посмотрела на него:
– Может быть, она просто честна.
Моррисон подался вперед, встретив ее взгляд:
– Более вероятно, нам просто нужно больше камер видеонаблюдения.
– Как насчет ее людей? – гнул свою линию Хедрик. – Что представляет собой этот МакАллен, который руководит расследованием нашей деятельности?
Моррисон покачал головой:
– Ничего полезного. Женат тридцать три года. Никаких внебрачных связей или правовых тяжб. Трое взрослых детей, ни у кого из них нет ни проблем с законом, ни финансовых затруднений, ни интрижек на стороне. Пять внуков, но они слишком малы, чтобы представлять для нас интерес.
