какая-то жизнь, в которой эта дуреха Агата влипла в мутную историю с сомнительным типом, то ли жигало, то ли бандитом, а может и то и это, а может ни то ни другое. Но только датчики ничего этого больше не показывали и не покажут. Сенсоры на браслете вышли из строя.
5
Берни отошел от экранов и завалился в кресло, закинув ноги на подлокотник. Кевин огляделся. Вокруг все было то же, и никаких признаков катастрофы не наблюдалось. А как же… его же учили про принцип бабочек – ведь любая перемена в прошлом должна нарушить настоящее – они же не закрыли петлю.
Он спросил робко:
– Берни, нам что-нибудь делать надо теперь?
Берни неожиданно расхохотался, громко и заливисто. Вообще-то он никогда не смеялся, и даже улыбался нечасто и как-то сдержанно. Кевину вдруг пришло в голову, что может это и есть резутьтат незакрытой петли и вторжения в прошлое – вот такие вот перемены в характере шефа. Но Берни перестал смеяться, поднялся с кресла и стал вполне похож на себя прежнего – полные губы в кривой и чуть язвительной полуулыбке. Он сказал:
– Да невредно бы. Что-то делать. И сделать.
И секунду помолчав:
– Я все это время работал над новыми кодами. Практически готов уже софт. Проверить надо отладку – и тогда я смогу все чисто закрыть. Наверное. Сейчас поеду домой, высплюсь и попытаюсь все побыстрее закончить. На связи будьте. Дам знать, когда доделаю. С новыми кодами будем закрывать.
– Ааа… что собственно открыто? Все же вроде… – Кевин обвел взглядом их лабораторию, в которой ровным счетом ничего не изменилось.
– Ну, как что открыто. – В голосе Берни звучали высокие нотки, он явно сдерживал разражение. – Мы петлю открытую оставили болтаться.
– Это в смысле, альтернативную реальность?
– Ну, можете так, конечно, называть. Но давайте уж не путаться в терминологии – мы же не кино смотрим.
– И эта открытая петля… она вообще где?
– В каком смысле, где? Координаты я вам назвать не могу, сенсор-то полетел.
– Ну, т.е. из той точки в прошлом веке пошла альтернатиная… в смысле петля?
– Ну да. Точку бифуркации мы создали.
– И они, эти петли… в смысле наша и… та незакрытая… они вышли из точки бифуркации и они… они не могут встретиться?
– Они именно что могут. Иначе б мы вообще могли не заморачиваться. Хотя грязь создавать, конечно, всяко не нужно… Ну, и клиентку еще потеряли…
– А когда?
– Что когда?
– Ну, когда они могут встретиться? Эти две петли?
– Ну, когда. Это же стохастический процесс. Упрощенно, можно сказать, броуновский, но с неоднородностями. Мы можем только вероятности оценивать.
– А вероятности… вы их как оцениваете?
– Информации мало. Зависит от того, что она там успела натворить. Чем меньше различаются петли, тем ближе они будут проходить друг друг от друга, и тем больше верояность пересечения.
– И когда они пересекутся… тогда… тогда что, аннигиляция?
– Да не обязательно вообще-то. Скорее нет.
– Ааа… ОК… Скорее…?
– Ну, вот смотрите. Давайте рассмотрим два предельных случая. Первый. Петли практически идентичны. Они встретятся почти моментально и изменения в сисеме будут минимальны. Согласны?
– Аааа.... ну да.
– Случай второй. Петли кординально различаются и не имеют пересечений. В этом случае время пересечения приближается к бесконечности, однако в точке пересечения происходят координальные разрушения. Естественно, в реальном мире выхода на ассимптоту не произойдет, но интервал между точками бифуркации и слияния в случае кординальных различий может был порядка тысячилетий, а масштаб разрушений может затронуть структуру планеты.
– Тысычтлетий! Это ничего еще. А… а наш случай?
– Ну, любой частный случай находится между двумя ассимптотами. Прикинем давайте. Что эта идиотка могла там сотворить?
– Ну, что… Привела к себе в комнату своего кавалера. Он забрал у нее все ее коробки с препаратом. Сколько там она в свой чемоданчик упихала. Потом он будет его продавать кому-то… в смысле, продавал. Кому-то может так давал, задаром, я уж не знаю… Насчет других следов я сомневаюсь.
– Думаете? Она не могла им там передать какую-то информацию, которая на что-то повлияла?
– Скорей всего, он от нее вообще как-то избавился. Ну или… в тот период было что-то вроде тюрем для людей с ментальными отклонениями… что-то такое…
– Ну, она и влипла… но бог с ней… В общем, речь идет об изменении хода болезни и, возможно, хода жизни достаточно ограниченного числа индивидуумов. Что это за эпидемия была, вы в курсе?
– Да, я прочитал. Респираторное, вирусное. В тот период умирал примерно один из ста зараженных. Но эта ее пациентка была уже в тяжелом состоянии, там вероятность, конечно сильно больше.
– А что за препарат она с собой притащила, вы в курсе?
– Я не знаю, там несколько возможных вариантов. Но одной ампулы на пациента должно бы хватать в любом случае.
– Т.е. ее запасов может хватить на полсотни человек. Или даже на сотню.
– Примерно.
– Значит речь идет о заметных изменениях в нескольких жизнях, скорее всего. Возможно даже десятках. Ну, с точностью до порядка. Это уж не столь кардинально… всякое конечно может быть… если там, допустим, кто-то вроде Наполеона спасся. Но скорее, всего, там не появится такого уж радикального различия…
Кевин почувствовал вдруг отчаянную надежду:
– Берни… а могло бы… может они так близки, что уже встретились? Эти петли? Незаметно?
Берни ответил сухо:
– Абсолютно нереально. Если речь хотя бы об одной жизни – это временная константа на уровне десятилетий. Локальная – но все же.
– Тогда… Все же будет ближе к такому… эээ… мягкому варианту?
– Ну, реальная ситуация всегда оценивается как промежуточная между ассимптотическими. Это моделировать нужно при помощи сегментации. В каждом сегменте сценарий будет приближен к одной из двух ассимптот.
– Т.е. где-то ничего не заметят, а где-то все разрушится.
– Как-то так. Я деталей никаких вам не могу тут выдать, эксперименты такие никогда раньше не проводились.
Кевин грустно вздохнул. Эксперименты.
Берни нажал вызов дрона-такси:
– Ну все. Я домой сейчас, и как договорились.
6
Кевин ждал, что не сможет заснуть всю ночь, но вырубился моментально. С утра голова слегка гудела, а рассвет был сероватым. Он глянул в окошко и сообразил, что еще не проснулся. Напротив, через лужайку, стоял тот самый кирпичный дом.
Не узнать его Кевин не мог. Он часами рассматривал чертежи и эскизы, и все никак не мог решиться начать постройку. Это было любимое дедушкино детище. Нерожденное. Трехэтажный, из старинного темно-красного кирпича, с выступающими карнизами и деревянными белыми рамами. Безумное строение, прямо как из какого-то классического фильма. Дед собирался его строить еще в молодости, до эмиграции. И уезжая в войну, он вывез с собой все чертежи и эскизы, а потом стал копить на постройку. Кредитов он не любил и платил за все наличкой – считал это правильным. Собственно, под конец жизни он вполне уже мог построить хоть три таких дома, но видимо постепенно понял полную
