- По сто...
- Если создать условия для абсолютной реализации геномов...
- Это будет...
- Рай!
- Интересно, сколько жил бы Иисус, став пророком в своем отечестве и не будучи распят соплеменниками?
- Его геном в наших руках и мы можем...
Жора не стал развивать эту тему. Ему надоело нас убеждать и он просто плюнул на нас. Он позволил это себе из любви к совершенству! Потому-то он в эти дни был так безучастен! Пирамида без Иисуса его больше не интересовала. Определенно. А ведь и в самом деле жизнь в Пирамиде зашла в тупик. Мы просто повторили историю человечества, историю цивилизаций. Спрессовали, стиснули, сжали, как пружину. И Лемурию, и Атлантиду, и Египет, и Грецию, и Израиль, и Рим и даже глобализацию спружинили. А потом - Содом и Гоморру! Все, что было создано человеком, им же и разрушено. Пружина бабахнула!.. Оглянись - видишь: разруха кругом... Всё горит, рушится, трещит по швам, сыплется... Кричит, плачет, киснет, воняет... Ад... Суд пришёл... И мы сами его притащили.
Путь к совершенству посредством уговоров и даже угроз оказался не по зубам человеку. Оказалось, что единственное его спасение - гены Бога.
- Слова, - сказал тогда Жора, - вода... Просто чушь собачья! Без этого жизнь умрет на Земле. Нам позарез нужна хромосома Христа... Да, поголовное преображение...
Своим «позарез» он просто резал меня без ножа.
Он так и сказал: «Хромосома Христа»! Он так и сказал: «Поголовное преображение».
- Твое человечество с его хромыми и горбатыми хромосомами нужно...
- С какими, с какими хромосомами?
- С хромыми и горбатыми, - спокойно повторил Жора, - нужно выжигать каленым железом. Шаг за шагом, человечика за человечиком. Каждого...
Это был вызов, бомба!.. Это был шок!.. Затем он снова перешёл на Христа.
- Вот Он придет к нам, - тихо проговорил Жора, - сядет на завалинке, улыбнется и...
Ни в одной книжке я не читал, чтобы Иисус когда-нибудь улыбался, хотя улыбку Его я легко могу себе представить.
- Вот Он придет и только улыбнется, - повторил Жора, - я не шучу. И коль скоро нашим с тобой геномам все-таки удалось просочиться сквозь миллионолетия и преодолеть беспримерные барьеры и тернии, то нам с тобой и вершить это преображение! Тебе, мне, Юрке, Крейгу, Тамаре, Юльке, твоей Анюте, Стасу и Виту, и... Всем нам!
Мне так хотелось подбросить Тину в Жорин огонь, но я промолчал.
- И он о ней так и не вспомнил? - спрашивает Лена.
Ага... Как же!
- И если мы этого не сделаем...
Жора умолк, глядя вдаль. И тут случилось нечто такое!..
- О, Господи, - вдруг выкрикнул он, вскинув обе руки к небу, - смерти прошу!..
Я остолбенел.
- Не откажи, Господи!..
- Ты-ы-ы-ы-ы-ы-...
Я не знал, что предпринять, просто закаменел, тупо уставился на него, не в состоянии выдавить слово. Жора опустил руки, улыбнулся, сделал шаг ко мне:
- Не откажи, - повторил он, помолчал секунду и добавил, - не для себя прошу...
Я готов был броситься на него с кулаками!
- Для всей этой колченогой, заикающейся шелудивой шушеры, ну ты знаешь, о ком я.
Я молчал.
- Выдохни, - сказал он и снова добродушно улыбнулся. - Это я вчера вычитал на каком-то портале. Правда, здорово?
Я выдохнул.
- Ну не то чтобы смерти, - попытался оправдаться он, - нет. Смерть проста, как икание. Этих же... нужно выкорчевывать с корнем, кастрировать, ага, вырезать у них яйца! Пусть живут себе... Евнухами! Поют в хоре, вышивают крестиком, выращивают капусту... Их геномами надо кормить бродячих собак.
Жорин скальп, съехавший было на затылок, вернулся на место.
- Слушай, да ты зол... Ты до сих пор переполнен злом, как...
Жора улыбнулся:
- А как же - зол! И до сих пор переполнен... Да!..
- Как...
- Ага! Как осенние соты медом!
Улыбка сползла с его лица.
- И если мы этого не сделаем, - повторил он, - жизнь умрет...
- Чего не сделаем?
- Если перестанем кормить бродячих собак...
Он заглянул мне в глаза.
- Понимаешь, жить станет нечем... Но какой успех приходит к нам по заслугам? Знаешь, пришло время взять свое.
Я не смел противоречить. Что «свое» и у кого Жора собирался его взять, я понятия не имел. И как бы распознав мои мысли, Жора сказал:
- Вот и Крейг уже синтезировал свою искусственную жизнь. Мы ждали только его. И вот он это сделал и теперь мы во всеоружии! Да, в наших руках теперь мастерская самого Бога - валяй! Твори, ваяй - не хочу!
- Тут главное...
- Да, - сказал Жора, - Primum non nocere (Не навреди, лат.). И, сам знаешь, - главное тут - не укакаться! И никогда не раскаиваться о содеянном!
- Ты, наконец, можешь сказать мне, что есть твоя жизнь?
Жора хмыкнул, затем:
- Жизнь, - сказал он, - это неизлечимая болезнь, передающаяся половым путем.
- М-да... Звонко сказано!..
- Жаль, что времени совсем не осталось. Жора вдруг повернулся ко мне и глаза его задорно сверкнули.
- Представляешь, - сказал он, - а ведь было время, когда времени совсем не было! И никто ни о чем не жалел.
До сих пор не понимаю, к чему это было сказано.
Мне вдруг пришла в голову сумасшедшая мысль.
- Слушай! - крикнул я, - давай мы сделаем тебя президентом!
Жора оторопело посмотрел на меня.
- Президентом! Хочешь? - настаивал я. - Америки! Или Европы! Хочешь? И ты сможешь...
Жора остановился, затем:
- Что ты, что ты... Это такая скука... И такая грязь... Воняет...
Он весь как-то сморщился и даже передернул плечами.
- Фу!..
Стало ясно, что он не желает быть президентом ни Америки, ни Европы... Президентом Вселенной? Я думаю, что тут он бы задумался.
Мы до одури ждали успеха! Если угодно - чуда! Люди жаждут чуда! Неистребимость веры в чудеса - одно из чудес света.
Трудно себе представить, в какую гнетущую пустоту ввергло бы нас поражение. Мы ведь падали в пропасть! Спас Жора. Какая редкая сила духа! Скажу честно: если мы, все вместе взятые, чего-то и стоили, этим мы безусловно обязаны Жоре. Оглядываясь назад, я думаю, что в те дни Жора находился на вершине блаженства. Он испытывал неодолимую потребность перевернуть этот мир с головы на крепкие ноги. И ему казалось, что земля уже качнулась. Он чуял это, как звери чувствуют землетрясение, и жадно ждал этого момента. Если хочешь - он вожделел! Казалось, он познал сущее, истину, суть совершенства! И теперь не знал, что с этим делать. Жора был главным виновником нашего успеха, а дело, которому мы служили, зашло слишком далеко. Отказаться было уже невозможно.
- Ты, наконец, удовлетворен, - спросил я. - Ты испытываешь удовольствие от того, что?..
Жорины глаза были чуть прищурены и он, наконец, овладевший судьбой человечества, точно неприступной женщиной, напоминал мартовского кота.
- Нет, - сказал он, - какое же это удовольствие?
Секунду помолчал и добавил:
- Это, милый мой, - оргазм. Да. Определенно!.. Вот праздник!
Несколько секунд длилась тишина.
- Ты счастлив? - спросил я его.
- Сейчас - да!
Я видел это по его глазам: это был человек, победивший судьбу!
- Скучаешь?
Он улыбнулся и согласно кивнул:
- Чуть-чуть. - И добавил: - Feci quod potui, faciant meliora potentes (Я сделал, что мог, кто может, пусть сделает лучше, - лат.). Не шуточное это дело менять судьбы мира. Как думаешь? И не каждому удается в жизни уничтожить гнилую цивилизацию. Жаль, что у нас не всё получилось с античной камеей... Помнишь - «...всё, о чем может только мечтать человек»?
Я помнил эти слова, сулившие каждому обладателю этой таинственной безделушки весь мир, весь этот мир! Конечно же, я это помнил! И только удивился Жориной латыни: не мог же он помнить все это со студенческой скамьи! А что свое и у кого он хотел его взять я до сих пор не понимаю.
- Ты хочешь круто изменить свою жизнь? - спросил я.
- Нет, - сказал Жора, - жизнь мира. Надо сделать так, чтобы все наши усилия, вся наша жизнь и наши потуги по достижению всевселенского совершенства стали делом Самого Бога. И - наоборот. Понимаешь, наш с Ним трансцендентализм и экзистенциализм должны войти в резонанс, совпадать, совместиться, слиться, срастись! Наша феноменология должна слиться с Его нуменологией, понимаешь меня?
Это было похоже на крик истории.
Я кивнул. И чтобы не вызвать у него разочарования своей явной тупостью, добавил:
- Ты - гений...
- Le genie veut l'obstacle, l'obstacle fiat le genie (Гений ищет препятствий, и препятствия его создают, - фр.), - произнес на это Жора.
- Вот-вот... Вот и я об этом.
- Перестань, - сказал Жора, - какой из меня гений - раб! Просто я терпелив, как мул. Ну и уперт, как ослик...
Он посмотрел на меня, улыбнулся и добавил:
- Ладно, согласен: как осел!
Воцарилась тишина, которую нужно было разрушить, чтобы Жора не отказался вообще разговаривать. Он с трудом выносил тех, кто не понимал его с первого слова. Ко мне же всегда был сносно толерантен. Мне показалось, что он вполне удовлетворен моим кивком, и я, сам не знаю зачем, спросил:
