Потом колени его подогнулись, но он уже не чувствовал этого. Мир потерял резкость, как будто первосвященник имел бельма на обоих глазах, а не на одном. И стало темно.
Стражники обменялись шутками, прежде чем подойти, зажимая носы, к распростертому телу. А на той стороне крепостной стены невысокий щуплый человек убрал в рукав короткую духовую трубку и по-паучьи ловко спустился вниз, цепляясь за выступы дикого камня. Выбравшись из рва, он припустил бегом через безлюдный пустырь, пересек одичавший сад и вышел на дорогу уже в другом обличье. Крестьянин, везущий в Марбакау десяток бочонков доброго вина, почтительно склонил голову перед святым человеком, и молодой монах благословил его именем святого Гамы. И лишь тогда из-за тюремной стены донесся истошный, сильно приглушенный расстоянием крик.
Колючка дерева гух, смазанная соком корня упокой-травы, убивает неотвратимо, если не вытащить ее в течение первых мгновений и не высосать яд. Некоторое время монах развлекал себя, гадая, как доложат стражники тюремному начальству и какой вид примет сообщение о смерти первосвященника, когда дойдет до князя, – сам скопытился или все-таки убит? Потом он перестал думать об этом.
– Строиться! Строиться!
Трубы и барабаны. Крики начальствующих. Ржание лошадей, перестук множества копыт. То и дело – визгливый скрип несмазанного колеса. Размеренный шаг пехотинцев, идущих не в ногу, лязг оружия, шорох одежд, разговоры – все это сливается в шум, подобный морскому прибою в те редкие дни, когда море лишь ворчит, а не гневается всерьез. Солнце вот-вот поднимется из-за холмов, подберет ночную росу и, может быть, подсушит раскисшую после недавних дождей почву. Из-за нее, проклятой, князь не отдал вчера приказа начинать дело – войска так и простояли целый день на равнине без всякого толку.
Простоял на холмах и неприятель. Несколько пристрелочных артиллерийских выстрелов с той и другой стороны – вот и весь итог минувших суток.
Ясно как день: осторожный и умудренный Глагр не начнет атаку, пока не будет принужден к этому. Его армия многочисленна, неплохо снабжена и занимает превосходную позицию. Глагр может оставаться на ней столько, сколько ему заблагорассудится.
И ничего нельзя придумать, кроме как выбить его с этой позиции, чтобы долина за ней стала местом истребления хваленой имперской армии. Сделать это, однако, будет совсем не просто. Маршал умен; если бы удалось склонить его на сторону Унгана, князь без колебаний доверил бы ему водить свои войска. Но – увы. Еще рано ждать таких чудес.
Барини видит: войска маршала занимают ту же позицию, что вчера, в том же порядке, как вчера. Пехота на холмах, кавалерия в распадках между холмами, бомбарды в примитивных, смахивающих на ящики станках расставлены по склонам. Это чепуха, а не артиллерия; кое-что посерьезнее Глагр наверняка держит в резерве. Там же и добрая половина его армии – на обратных склонах холмов и в лощине за холмами. Кажется, будто унганцы и союзные марайцы не уступают имперцам в численности, в то время как на самом деле у маршала двукратный перевес.
Перебежчик сообщил: ночью к Глагру подошли два полка пехоты из Киамбара. Их что-то не видно. Понятно: маршал прячет их за холмами, не желая показывать раньше времени. Логика диктует ему подтолкнуть Барини к атаке.
А что, Барини подтолкнется?
Куда он денется!
Бессмысленно отступать обратно в Габас. Маршал покинет превосходную позицию и тут же займет ее вновь, чуть только Барини надавит на него или попытается отсечь от Желтых гор. Обходные маневры бесполезны, даже вредны. Остается одно: с криком «Унган и Гама!» переть в лоб.
На виду всего войска князь опускается на корточки, словно по большой нужде, и щупает почву. Сыро. Но вчера было сырее. Возможно, солнце подсушит грунт к полудню, а если нет, то предстоит еще один потерянный впустую день. Нельзя пускать кавалерию в атаку по раскисшей почве, пусть даже обращенные в поле склоны холмов не особенно круты. Надо ждать.
Краешек солнца показывается над восточным отрогом Желтых гор. Солнечный диск тоже желтый, что сулит теплый день. На небе ни облачка. Быстро отступает утренняя прохлада. Начинают шевелиться сонные насекомые на редких незатоптанных былинках – бесполезные и бессмысленные существа. Но имеет ли смысл это скопище людей, построенных в ровные прямоугольники? Если имеет, то только с их точки зрения. Может быть, кто-то сверху смотрит на них, как они смотрят – если вообще смотрят – на насекомых?
Князь отмахивается от ненужной мысли, как от мухи. Повернувшись к свите, приказывает: людей посадить, нечего им утруждать ноги перетоптыванием на месте, позиции третьей батареи дополнительно укрепить фашинами, а четвертой батарее пристреляться по правому холму. Вдоль фронта скачут посыльные, а доверенный оруженосец Дарут спешит к четвертой батарее, только грязь летит из-под копыт. Молокосос. Хочет полюбоваться работой унганских бомбард. Да разве это работа! Так, проверка инструмента…
Минут через десять на стыке центра и правого фланга вспухает плотное белое облачко порохового дыма, а секунду спустя доносится грохот. Пауза – и еще. И еще. Барини щурит глаза, затем наводит на холм шедевр Тахти Марбакауского – подзорную трубу. Ага, недолеты… Ничего, сейчас артиллеристы поправят прицел… А вот и попадание!
– В самую гущу! – всплескивает руками Гухар Пятый, некогда вассал императора, а ныне вассал унганского князя. Восхищение герцога можно понять: в его-то войсках никогда не водилось ничего подобного новейшей артиллерии Унгана.
Батарея прекращает огонь. Зато начинает отвечать противник – то одна, то другая его бомбарда подпрыгивает вместе с деревянным станком, извергая огонь и дым. Шагах в ста от передовых полков брызгает земля. Князю приносят каменное ядро размером с волейбольный мяч – неказистое, грубо обработанное. Такие ядра заворачивают перед заряжанием в тряпки или туго обматывают веревкой, дабы точно подогнать калибр. Дождавшись усмешки господина, свита начинает отпускать шуточки.
Барини улыбается, но думает о ночном инциденте. Пробравшийся в лагерь неприятельский лазутчик едва не поднял на воздух фуры, набитые пороховыми бочонками. Пусть охрана заколола дерзкого, пусть Барини следует мудрому правилу не класть все яйца в одну корзину, но все равно могла бы выйти большая неприятность. С таким противником, как Глагр, приходится держать ухо востро. Зазеваешься – сожрет. Допустишь ошибку – он вцепится в нее, как клещ, и постарается извлечь из нее максимум пользы для себя.
Бесполезный обстрел прекращается. Армии бездействуют. Солнце взбирается выше, сохнет земля. В небе появляются кучевые облачка, но дождя, похоже, не будет. Ржут лошади – их не поили и не собираются поить до вечера. А людям сегодня, как и вчера, не придется обедать. Потерпят.
