– Она была замужем и уже развелась. Но сейчас опять с кем-то помолвлена.
– Не девка, а изжога, – добродушно выругался я.
– Не наша порода.
– Однозначно – не наша. Как там Винчи?
– Живет в твоем доме. Патрик и Даниэла его любят и балуют.
– Что известно Итону и остальным о моем исчезновении?
– Для всех, даже для Натали и Анжелики, ты находишься в европейской клинике в состоянии комы. О
том, что операция была проведена, известно только мне и Тому. Пресса бурно обсуждала твое
исчезновение. Шум поднял Смит, которому ты заявил, что планируешь брать с клиентов по полтора
миллиарда долларов за трансплантацию мозга.
– Черт! – в сердцах выругался я.
– Журналисты горели желанием услышать от тебя подтверждение этой информации. Тут-то и
выяснилось, что тебя нет в городе. Та девушка, что брала интервью для фильма, кажется Кэрол, звонила мне,
искала тебя. Она пыталась дать опровержение в прессе на слова Смита, но ее никто не стал слушать.
Я задумался:
– Как думаешь, наш разговор могут прослушивать?
– Не знаю. В наше время всё возможно.
Я молчал в нерешительности. Вся гамма внутренних терзаний изобразилась у меня на лице.
– Ты же не об этом хотел поговорить? Я прав?
– Да… – я мялся в нерешительности.
– Хочешь, завтра приеду? – предложил Джим.
– Хочу. Только не рискуй, если заподозришь слежку, то лучше не приезжай.
– Вместе с памятью вернулась и осторожность, – усмехнулся Джим.
– Мне не до смеха, сын.
– Ладно. Жди завтра.
– Пока.
Я долго не мог уснуть, перебирая всевозможные варианты. Даже думал о переезде всей семьи в
другую страну, о смене имен и документов. Хотя всё это было, конечно, несусветной глупостью. Сон долго не
шел. Я пошарил по разным полкам своей памяти – вроде всё было на местах. Память действительно
вернулась! Вероятно где-то наверху, в небесной картотеке, мое имя решили оставить в списке живых.
Позволили из двух погибающих жизней собрать третью и дали второй шанс, а это значит, что своими
поступками я не должен разочаровать Всевышнего. Что ж, постараюсь вновь подаренные годы прожить
достойно, вгрызаясь в жизнь так, как это делают некогда ущербные люди.
Ночью опять снился старик Харт. Только на этот раз я уже отождествлял его с собой. Он сказал лишь
70
несколько слов: «Ты Алексей Мальцев! Помни об этом! Ты стоишь перед нужной дверью. Просто открой ее и
сделай шаг».
Утром я проснулся и почти сразу вспомнил сон. Харт, то есть я, словно не хотел отдавать свое имя.
Второй раз прозвучало русское имя. Может быть, это и есть ответ на мой вопрос? Возможно, я должен
отказаться от своего имени, от прошлого и стать Мальцевым? Если я проявлю осторожность, то под новым
именем, с новой внешностью Броуди меня никогда не найдет.
В голове созрел кое-какой план. Теперь предстояло принять очень важное решение и хотелось
услышать мнение сына на этот счет.
Уже прошло время обеда. Я изнывал от ожидания. Наконец дверь лифта распахнулась – и в палату
вошли и Том, и Джим. Они по-дружески потрепали меня по плечу. Я указал взглядом на зияющий в стене
динамик. Том понял без слов и молча отключил его.
– Ну, рассказывай, зачем вызывал, – спросил Джим, усаживаясь в мое инвалидное кресло. Том
подвинул стул поближе и, развернув его спинкой вперед, уселся верхом, как на коня, опершись локтями о
спинку стула.
– Речь пойдет о Броуди. Знаю, что он продолжает слежку, поэтому решил отказаться от своего
первоначального плана, – безапелляционно заявил я.
Речь давалась уже легче, чего не скажешь о дикции, которая безнадежно хромала. Сын,
нахмурившись, вслушивался, иногда переспрашивая отдельные слова.
– Тебе, Джим, предстоит сделать официальное заявление для средств массовой информации о том,
что операция прошла неудачно. После этого ты должен заняться организацией моих похорон. Это должно
разочаровать Броуди, он поймет, что трансплантация невозможна. Надеюсь, он откажется от дальнейших
преследований членов нашей семьи, – и после паузы добавил: – Позже я получу документы на имя своего
донора и начну жизнь с чистого листа. Решение не простое и требует тщательной проработки всех
возможных в будущем нюансов.
Глаза Джима выражали недоумение, постепенно перерастающее в возмущение:
– Но мы же сделали настоящее чудо! Мир должен узнать, что ты не свихнувшийся старик,
добровольно скончавшийся под скальпелем хирургов!
– Мне безразлично, что будут говорить, – непреклонно возразил я.
– А мне не всё равно! – настаивал сын. – Как и людям, которые все эти годы каждый день своей
кропотливой работой старались прославить свое имя великим открытием в области медицины, оставить
след в истории, людям, которые сейчас находятся на расстоянии вытянутой руки от Нобелевской премии!
Им тоже не всё равно! Они имеют право на всемирное признание их гениальности!
– Попробую компенсировать это щедрым вознаграждением. Я умею быть благодарным. А ты, Джим,
лучше подумай о том, что тебе важнее – безопасность семьи или мировая слава?
Я замолчал, подбирая слова, которые смогли бы передать все те мысли, которые тяготили меня с
момента осознания своего положения.
– Я считаю, что наше открытие может стать страшным оружием в руках современного общества. Ты
только представь: преступники смогут менять тела, скрываясь от правосудия, состоятельные люди будут, как
одежду, присматривать для себя наиболее красивое и эффектное тело, бедные слои населения станут
запуганными донорами, на которых будет вестись негласная охота. И виноват в этом буду только я!
Я по памяти цитировал слова журналистки, сказанные когда-то во время интервью. Как же права
была эта девочка, и как слеп и упрям был я!
Оба визитера, обескураженные моим заявлением, молчали. Я перевел взгляд на Тома: вид у него был
растерянный, наши глаза встретились, и он задумчиво кивнул несколько раз в знак согласия.
– Когда я принял решение начать исследования, то просто хотел жить! Как и любой человек, я боялся
смерти и пытался убежать от нее, – продолжал я, уже оправдываясь. – Но, видит Бог, я имел чистые
помыслы, даже не предполагая, что может быть иначе! Был намерен терпеливо ждать донора, не причиняя
никому вреда, запрещал ставить опыты на людях. Однако появление Броуди открыло мне глаза на новую
грань возможных последствий. В его руках наше открытие – Зло! Сейчас для меня первостепенна
безопасность семьи.
Джим откинулся в кресле, нервно постукивая пальцами по подлокотнику.
