Но он был уже далеко.
Дождь пошел сильнее. Даша стояла, не чувствуя, как намокли волосы, и по лицу стекают капли. Она чувствовала только беду впереди.
Леха шагал по аллее, глядя под ноги и сунув руки в карманы. Дождь сыпал, но одна капля отчего-то не падала вниз, а летела вслед за Лехой, совершая диковинные прыжки в воздухе, то набирая высоту, то ее теряя и снова упорно карабкаясь вверх – маленький серебристый вертолетик.
Большая капля сорвалась с листа дерева и сшибла вертолетик на землю. Тот встряхнулся, снова взлетел, и помчался догонять человека. Леха выпростал одну руку из кармана и нащупал на спине капюшон. Вертолетик как раз успел нырнуть туда, когда Леха набросил капюшон на голову.
До дачи Леха добрался, когда небо уже стало по-вечернему серым. Здесь тоже прошел дождь, все было мокрое. Леха вошел в темный дом и сделал два привычных движения сразу – одной рукой повесил ключи на гвоздь, другой нащупал тумблер пробки-«автомата».
И то, и другое получилось легко, но как-то непривычно. Леха не сразу понял: он сильно прибавил в росте. Такие вещи замечаешь только когда приходишь в места, где давно не бывал, и вдруг бьешься головой о люстру: потолки стали ниже.
…Он сюда не приезжал два года. В прошлый раз мама сказала, что у него наступает «самый трудный период», и устроила на все лето тур по санаториям, а в этот раз, как Леха догадался, повторила тур потому что ей самой понравилось. Это и правда было здорово, тем более, что целый месяц с ними вместе отдыхал отец. Леха ни о чем бы не жалел, если бы в санаториях не было столько врачей. Хоть он к ним якобы и привык.
Нет, лето не прошло зря. Один тренер по плаванию хорошо подправил ему технику, и Леха наконец-то поплыл так, как всегда мечтал – экономно и с полной отдачей от каждого движения. Больше километра за раз он не одолел лишь потому, что становилось очень скучно, а на водонепроницаемый плейер Леха пожалел денег. А уж как он там нырял… Его способности задерживать дыхание завидовали спасатели, которые ныряли как рыбы.
Ну и компания была интересная, а с одной девчонкой он почти… Почти донырнул. Скажем так, он бы и донырнул, прояви чуть больше настойчивости, но это все была слишком игра, а ему хотелось не пляжного романа, хотелось действительно влюбиться по уши, до дрожи. Осталось теплое чувство благодарности к той девушке – просто за доставленную радость. И на следующее утро проснулся в своей одинокой постели немножко другой Леха. Он понял, до чего элементарно все обстоит с сексом – только руку протяни, – и поверил, что ищет большего, ищет любви, и непременно ее дождется. Спокойно, без резких движений.
Любовь – это когда ты хочешь девушку не оттого, что гормон адски бурлит во всем теле, а потому что мечтаешь стать с ней как можно ближе.
Вот как с Машей.
Или Дашей.
Тьфу, блин!
…Он включил электричество, в большой комнате загорелась тусклая от пыли лампочка, и тут же принялась биться в стекло осенняя муха.
Это была типичная старая «профессорская дача», теперь уж таких почти не осталось. Леха прошел в кабинет, включил свет, огляделся. Все как прежде, своеобразный книжный уют, стены забраны шкафами, битком набитыми солидными томами, а вот и дедов стол зеленого сукна… И в углу стоит абсолютно чуждая здесь штуковина, никак не сообразная дизайну комнаты – здоровенный серый ящик фабрикатора. Профессиональный «Хьюлетт» с шагом в семь микрометров. Безнадежно устарел, но наверняка в отличной форме, он ведь не юзаный почти. На нем, как говорится, муха не того-сего. Точнее, разве что мухи его и засидели, и только.
Обломок ушедшей эпохи, когда такая штука могла стоять в любом доме, а интернет ломился от бесплатного софта, и продвинутые фирмы принципиально выпускали программы только с открытым кодом – твори, выдумывай, пробуй, мы не будем тебе мешать.
Всех подставили террористы, все задавили капиталисты. А у нас партия и правительство. Ради всеобщего блага и стабильности. Государство можно понять, оно во имя стабильности хоть расстреливать готово. А кто поймет нас, людей? Люди ведь не просят устроить прямо сейчас коммунизм, им бы чуть-чуть побольше свободы, и то праздник.
Люди готовы выдумывать и творить, вы им только разрешите…
Леха глядел на серый ящик и боролся с желанием проверить, работает ли он. Просто из интереса. Послушать, как гудит. Уловить едва ощутимую вибрацию.
На таком фабере – а может, на этом самом? – десять лет назад Семенов выпек модель вертолетика пятой серии. И поставил на стеллаж в лабе. На то самое место, где она и сейчас живет. Круг замкнулся. И Леха постарается сделать так, чтобы замкнулся он не зря.
Михалборисыч будет его на руках носить за любые дельные сведения о «пятерке», но это не главное, Леха выгоды не ищет, у него пока и так все хорошо. Главное, что директор хочет пустить инфу в ход. Он хочет взять как можно больше от разработки, на которой Дед, уязвленный в самую душу запретом репликаторов, поставил с горя крест. А теперь есть шанс, что «пятерка» не пропадет без следа: ее узлы, ее решения воплотятся в новых сериях Нанотеха. Вот будет памятник достойный Деду. Надо стараться. Надо искать.
Леха уселся за стол, крытый потертым зеленым сукном. На дальний угол отодвинута пишущая машинка, старая, почти антикварная. Две фотографии в рамках: одна черно-белая, на ней молодой Дед в мантии и смешной шапочке с кисточкой. Почетный профессор чего-то, вроде бы Кембриджа. Другая цветная, на ней папа с мамой и годовалый малыш, это Леха. Улыбаешься, младенец? Пройдет еще лет шесть, и капут тебе. Смертельный диагноз. И жизнь перевернется. И только сейчас, парень, ты начинаешь линию своей жизни полегоньку выправлять.
Бежать. Вырваться. Но бежать так, чтобы потом, вырвавшись, заново вписаться в этот мир. Занять достойное место. И успеть как можно больше сделать, пока окончательный диагноз не прихлопнет тебя. Верно, Леха?
Точно.
До чего же здесь спокойно.
Только сейчас он понял, как соскучился по даче и этому кабинету. Раньше на дедов стол распространялось если не табу, то… Ну, считалось неприличным его тревожить. Леха много раз тут сиживал, но как ни жгло его любопытство, лишь украдкой заглядывал в ящики.
Теперь он решительно выдвинул их и начал изучать содержимое.
* * *
Часом позже Леха понял, что вряд ли найдет тут нечто стоящее, но решил не сдаваться раньше времени. Бумаги относились к периоду раннего «нанопсихоза», когда Дед лихорадочно искал образ микроба, отвечающий сразу двум задачам: сделать хорошую вещь и раскрутить институт. Это были наброски и эскизные расчеты – со множеством рисунков, делающих честь опытному художнику-графику, – ботов, очень похожих на девятую серию. Головастики с антеннами и манипуляторами. Ничего подобного симпатичной, дружелюбной, но откровенно техногенной «пятерке». Нет, здесь у нас сплошной биодизайн или, как это зовут специалисты, микробиомиметика. Подражание живой природе. Самый логичный ход мысли, если делаешь медицинского бота. Вот эти рисованные головастики и подняли на своих хилых лапках Нанотех. Сдвинули его своими тоненькими хвостиками с мертвой точки, на которой застрял умный и умелый, но безнадежно провинциальный институт. Превратили в фирму с громким именем. Пройдет еще несколько лет прежде, чем Дед спихнет головастиков на молодых ученых и начнет рисовать вертолетики.
