Абстрактное изображение какого-то жука. Термита?
Гражданский отошел к двери.
— Великолепно, — словно бы отмахиваясь, прошипел он, повернулся и ушел.
У майора Риггинса хватило такта смутиться.
— Можете вернуться к работе, Свон, — резко бросил он.
И командир тоже ушел: как побитая собака, поспешил вдогонку гражданскому.
Турмен вернулся к заданию, но уже не мог сосредоточиться.
А сутки спустя, в четырнадцать ноль-пять четвертого марта тысяча девятьсот девяносто первого года, когда он и его товарищи по Тридцать Седьмому Инженерному батальону собрались с видеокамерами на «безопасном» расстоянии от бункера, были посланы соответствующие сигналы, и взрыв сотряс землю на многие мили вокруг, выплюнув в небо грязный ядовитый столб дыма, который со временем покрыл тысячи гектаров окрест, включая, разумеется, их лагерь. Турмену, который наблюдал беспокойно, показалось, будто он увидел, как в маслянисто-черных клубах складывается и распадается лицо гражданского.
Из прикроватного радио полилась реклама:
— Пейте «Цинго»! Он такой целлюстный!
Неплохо бы попить чего-нибудь. Не паршивый «Цинго», а капучино с большим количеством молока. Да, определенно больше молока, чем кофе. И половинку пустого рогалика. Не надо ничего сверху намазывать. Желудок Турмена это не перенесет.
Вот только бы встать.
Он встал.
В ванной Турмен выкашлянул в раковину кровавую мокроту (на фаянсе распласталась розовая устрица), намазал прописанной мазью всю свою сыпь, выпил два двойных «тайленола» от вечной головной боли, пересчитал, на месте ли ребра, причесался и волосы с расчески спустил в унитаз. В спальне он неуверенно натянул широкие тренировочные штаны и кроссовки, которые не стал завязывать — лишь бы не утруждать ноющие суставы. Вяло расправил пропотевшие простыни. Все равно их никто не увидит.
В прихожей сгреб со столика и распихал по карманам пузырьки с таблетками и ингаляторы. И, прихватив алюминиевый костыль с обитым поролоном валиком под спину, покинул две скудно обставленные комнатенки.
Впереди еще один напряженный день ничегонеделания. Город отставников. Детский сад для взрослых. Идиллия парковой скамьи.
Не самое плохое место для больного старика.
Какая жалость, что Турмену всего двадцать семь.
— Нет!
Невероятным усилием воли Шенда Мур вырвалась из пут дурного сна. В ее спасении не было ничего случайного или произвольного. Не открылся никакой подвернувшийся кстати ментальный люк, никакой сгусток древних нейронов-хранителей не запустил патентованную программу пробуждения. Нет, все было делом рук самой Шенды. Отвернуться от ужасающего сценария, отказаться от участия в подбрасываемых подсознанием кошмарах, отшатнуться от жадных фантазий сна ради консенсусной иллюзии под названием «реальность»… Все это следует отнести за счет силы характера Шенды.
«Да уж, — сказали бы все, кто ее знал, — в этом вся Шенда!»
Иногда Шенде хотелось быть другой. Не столь целеустремленной, не столь умелой, не настолько держащей все под контролем. Разумеется, каждый день, каждую минуту она благодарила Тити Яйя, которая вырастила ее такой. Шенда себе нравилась.
Но нести ответственность за все — это же огромная работа! Бесконечный перечень дел, до седьмого пота: подтирать грязь, выпрямлять искривленные жизни, строить и ремонтировать, ставить подпорки и сносить, поцелуями исцелять «бо-бо». У-а-а-а! А теперь — хватит хныкать.
Вспоминая африканские сказки про Ананси, Шенда называла это состязанием с тушканчиком.
А останавливаться непозволительно.
Особенно сейчас — когда «Каруна, Инк.» уже расправила крылья и отнимает уйму времени — Шенда просыпалась по утрам, и перед ее мысленным взором тут же выстраивался список обязанностей, аккуратное иерархическое древо, где свободное время висело запретным плодом на кончиках самых дальних веток, до которых ни за что не дотянуться.
Но даже выходить он-лайн с таким внушительным списком дел в голове все же лучше, чем просыпаться вот так.
Сердце у Шенды ухало, как гонг, а протестующий крик еще отдавался эхом от стен спальни. Включив лампу на тумбочке, она выпростала из-под простыни изящные и мускулистые ноги карамельного цвета и села прямо в теплой байковой ночной рубашке. Она некоторое время массировала двумя пальцами виски, и блестящие вьющиеся кудри черным водопадом падали на склоненное лицо, пока она осмысливала кошмар.
Этот кошмар посетил Шенду не впервые.
Ясным днем она стоит на плоской присыпанной гравием крыше, на одном уровне с верхними этажами десятка окрестных зданий. Лифтовая шахта с жестяными стенами, спутниковая тарелка, дверь на лестницу, гудящие вентиляторы, несколько кадок и пляжных кресел. Вполне убедительно — вот только в подобном месте она никогда не бывала.
Рядом с ней Кенарь.
В руке у нее (сознает она вдруг) зажат теннисный мяч.
Кенарь пританцовывает вокруг, прыгает за святым Граалем разлохмаченного зеленого мячика, упрашивая, чтобы она его бросила.
Она повинуется: боковой бросок, умелый и сильный. Бросает бешено, беззаботно, бездумно.
Мячик взмывает в воздух, следом, взметая когтями гравий, — Кенарь.
Мячик летит через заграждение.
Величественным прыжком Кенарь безумно, беспечно взмывает в смертельную пустоту.
Во сне Шенда кричит: «Нет!!!»
А теперь только бормочет: «Нет…»
«Смысл» сна достаточно ясен: она начинает уставать, бремя ответственности перед теми и за тех, кого она любит, настолько велико, что она представляет себе, как вот-вот что-нибудь испортит.
Черт, она же знала, что рано или поздно облажается. Это неизбежно. Все постоянно лажаются. Это же практически дефиниция человеческого бытия. Промахи и просчеты двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Снам незачем напоминать ей об этом.
Она молилась лишь о том, чтобы не напортачить слишком круто. Чтобы у нее осталось сил подобрать обломки и начать все заново.
Иногда в игру вступала удача.
А удача — из тех вещей, что ей не подвластны.
Сердцебиение унялось. Решительно поднявшись (пурпурный лак на ногтях совсем облупился, надо обязательно выкроить время и пойти к Син-Син сделать педикюр, да, впрочем, сейчас в ее жизни нет мужчины, который оценил бы подобные мелочи), Шенда начала готовиться к предстоящему дню.
После ночного кошмара она первым делом проверила, как Кенарь.
Пес преспокойно спал в столовой.
Презрев дорогущую, заказанную по каталогу лежанку с пышными подушками, Кенарь устроил себе гнездо.
