— Именно потому, что ты про них упомянул. Растревожил.
— Зоенька так же сказала, — вспомнил Нестор.
— Взвеси — те, которые ближе к корням…
— Как наша?
— Да, наша среди них, — печально кивнул Кир. — Эти Взвеси — абсолютно самодостаточные образования. Во всяком случае, такова их коллективная идея. Ну, или эгрегор, если тебе нравится это слово.
— Не нравится, — заверил Нестор.
— Слова не важны, важно понимание. Важно, чтобы образ, который я пытаюсь передать, соответствовал образу, который формируется у тебя после приема информации. Так вот, каждая такая Взвесь мнит себя единосущной, сингулярной, неповторимой, а главное — не зависящей ни от каких внешних факторов. В том числе, от Белого Ясеня. Любой байт пришедшей извне информации напоминает Взвеси, что это самое «вне» все-таки существует. Возникает та же защитная реакция, что и у боцмана, чей сон посещает наш оператор.
— Отрицание, — констатировал Нестор.
— Отрицание, — повторил Кир. — Именно так, при помощи отрицания, коллективная идея попыталась стереть враждебную информацию, чтобы защитить Взвесь.
— Но я не угрожал ничему.
— Ты упомянул Взвесь. Мы говорили об этом: если наблюдатель приступает к процессу наблюдения, он теряет супрапозицию и становится частью системы.
— Очень сложно, — расстроился Нестор.
— Не усердствуй, — милостиво позволил Кир.
— И это отрицание пролилось на нас дождем из черных жуков. Третья казнь египетская. Или четвертая.
— Прибавь еще седьмую, потому что это были не мошки и не мухи. Это были вихри. Торсионные вихри.
— Физика? — Нестор бессильно вздохнул. — Ни за что не разобраться.
— И совсем не физика, — успокоил Кир. — Все та же квантовая социология.
Когда на капитанском мостике человечества произошла смена командного состава, то изменился и стиль управления. Древние боги были открыты и естественны: если они любили, то об их любви слагали эпические поэмы; если смеялись, то раскаты хохота заражали весельем всех вокруг; если были злы на кого-либо, то наказывали обидчика по справедливости, хотя иногда и не без коварства; если были пьяны, то не боялись сболтнуть лишнее, потому что не имели тайн за пазухой. Чем и воспользовались их «верные» служители — жрецы, выведав все слабости, вызнав все уязвимые места. А слабости и уязвимые места есть даже у богов.
— А у Драконов? — перебил Нестор.
— Никто не знает, — пожал Кир плечами. — Но все может быть.
Новым управленцам не хватало ни масштаба, ни глубины, ни счастливого гения. Зато они умели лгать и определенно знали, чего хотят.
В первую очередь, необходимо было утвердить новый порядок, да сделать это так, чтобы люди даже не заметили, что старого порядка уже нет. Умерших богов сначала нужно было оживить, потом растворить в мифологии, а уж затем собрать из этих мифов богов новых.
Сказания и сказки, легенды и предания стали первым оружием массового поражения. Умершие боги ожили, но теперь как часть мифа — гротескными и неправдивыми карикатурами на самих себя. И, конечно же, обессиленные, утратили доверие народов. Вакуум был заполнен новыми фигурами, прорисованными в соответствии с насущными потребностями новой доктрины.
Так произошел перелом. Человечество отправилось по новому пути — не к общему благу, а к выгоде некоторых. Чтобы держать бредущих неведомо куда путников в тонусе, нужны слова. И вот слова, сначала просто произнесенные, потом записанные, потом прозвучавшие с экранов и подкрепленные зрительными образами, стали работать на новых хозяев. Начался глобальный брендинг.
— Прошу прощения? — остановил Нестор монолог Наставника.
— Брендинг. Процесс создания бренда новой доктрины. Индоктринация по-иерофантски, — пояснил Кир.
Чтобы новая концептуальная идея, основанная на выдумках, подтасовках, преувеличениях и замалчиваниях, — одним словом, основанная на лжи, — не была бы интуитивно отторгнута человечеством, эту идею нужно было постоянно поддерживать при помощи как явной, прямой, так и тайной, опосредованной рекламы. В общем, новую доктрину нужно было пиарить, создавать на нее устойчивый спрос.
На простодушное человечество обрушились потоки всевозможной информации: правда чередовалась с вымыслом, конкретика с абстракцией, причины подменялись следствиями, белое становилось черным. Началась информационная буря — целые массивы недостоверных сведений, как цунами, перекатывались от одного края Взвеси к другому. Хранилище информации было взбаламучено, возмущено.
— А хранилищем информации, как мы знаем, является… — хитро прищурился Кир.
— Тамас, — закончил Нестор. — Память.
— И Тамас не любит досужих колыханий. Торсионные вихри — кстати, ничего общего с термином физическим; здесь важен сам процесс torsio, вращение — это маленькие сундучки с информацией, верные стражи Тамаса. Они вездесущи, как звездная пыль в романах Филипа Пулмана. В недрах Тамаса, как в бескрайней библиотеке, они расставлены по секциям в определенном порядке. Помнишь «тайную» комнату на Кисельной? Представь, что в нее ворвался невежда, который стал бы сбрасывать книги с полок, тасовать их, как карты в колоде, а потом беспорядочно бросать обратно.
— Хаос, — ужаснулся Нестор.
— Не то слово! — согласился Кир. — Именно так выглядит со стороны брендинг.
— Мириады возмущенных торсионных полей, изливающих потоки липкой информации на кого попало, — описал Нестор.
— Взвесь, оскорбленная в самых сокровенных чувствах самим фактом вашего существования атаковала вас наиболее мощным оружием из своего арсенала — хаотичными информационными выбросами. Но представь себе, что такие потоки ежеминутно изливаются на обитателей внутри Взвеси. Даже ты — Наг — не справился без помощи очаровательной змейки. Что говорить о людях, чей удел — все чаще и чаще — унылое одиночество? Оценил масштаб? — Кир склонил голову набок.
— Собственной шкурой оценил. Я там чуть не умер! Вместе с Зоенькой!
— Да, техники сработали убедительно. Но опасаться было нечего — это была всего лишь суггестивная симуляция. Никто бы не умер.
— И на том спасибо, — поблагодарил Нестор. — И что со всем этим теперь делать?
— Панацеи от сего недуга не найдено, — печально вздохнул Кир. — Но надежда есть. И надежда эта — молодой и перспективный Наг Второго дна. Ты наша надежда, уважаемый Нестор Иванович.
«Вот и встретилась Надежда, — вспомнил Нестор обещание Сони и Феи. — Осталась только Любовь».
— И какова моя роль? — Нестор понял, что уже давно, в день первого перевоплощения, а может быть, и раньше — в день знакомства с Киром или в тот день, когда отец подарил ему первую книгу — он уже взялся за гуж, и теперь никак не вправе ссылаться на пораженческое «не дюж».
