Вот же, вот же успех!..
Крошечная группка туристов обступила Тину. Они уставились на неё, как на живую реликвию! Как на маску Тутанхамона! Золото, золото... Море золота!..
Да - золото!
Защёлкали фотоаппараты, зажужжали кинокамеры...
Тина отвернулась. Мы отошли в сторону. Её губы что-то шептали... Я едва мог уловить:
- Я и сейчас слышу их вопли, - проговорила она и добавила, - если ты способен это понять...
Я не понимал, что я должен понять. Смог лишь кивнуть - понимаю.
Вечером она не проронила ни слова.
Чтобы отвлечь её, я читаю вслух из глянцевого буклета:
«Было перестроено все: Эсагила - храм Мардука, зиккурат Этеменанки, храм Эмах в цитадели и более древний храм Иштар на Меркесе... Были вырыты каналы и построен первый каменный мост через Евфрат. Одним из семи чудес древнего мира считались висячие сады...».
Всё это можно было прочитать и в Москве, и в Майями, и в Питере, и даже в какой-нибудь Хацапетовке, сидя на завалинке... Но здесь!.. Когда под ногами земля, которая помнит и знает все эти имена!.. Здесь, где...
Меня просто бросает в жар.
«В греческий и парфянский период оставшиеся от древности царские постройки начали разбирать на материал для нового строительства, и это продолжалось веками, пока от города не остались руины».
- Вот, - говорит Тина, - руины... Хранящие счастье труда и надежд.
Я стараюсь уяснить себе, в чём же, собственно, это счастье труда.
- Вот отсюда-то мы и пошли по дороге жизни...
Сильно сказано: «мы пошли!».
Кто это - вы?!
Единственное, что меня тяготит - её страсть к этим развалинам, под которыми погребены груды жизней, ушедших в песок.
Это была совершенно сумасшедшая идея - Вавилон!
Пришла восточная ночь... Звёзды - как россыпи золотых монет по небу...
Мы сидим на берегу Евфрата...
- Ты будешь купаться? - спрашивает Тина.
Бррррр... Холодина ведь жуткая!..
Она сбрасывает с себя все одежды и в полном свете луны кажется сказочной феей... С распущенными рыжими волосами, со светящимися, как у кошки глазами...
Бррррр...
Не дожидаясь ответа, она, как светлый клинок, входит в чёрные воды реки и мягко исчезает в темноте. Воцаряется щемящая тишина. На воде только блики лунного света... Только жуткая звенящая ждущая тишина... Весь мир превращается в ожидание... Чуда! Чуда!.. Мы все ждём только чуда, ибо только чудо в состоянии вызволить Тину из плена этих чёрных зловещих всепоглощающих евфратских вод...
Чудо случается через минуту:
- Э-гей, где ты там?!. Сюда, я здесь!..
Мысль о говорящих её языком крокодилах просто трясёт меня.
- О, Боже, - взрывается Тина на всю свою Месопотамию, - как же хорошо! Просто здорово, здорово!..
Затем я слышу только плеск, только сумасшедшие всплески... Так резвятся только те, для кого вода - родная стихия... рыбы... прыткие рыбины... юркие дельфины... дельфинихи... и русалки, и, конечно, русалки...
Вскоре она выходит в лунном сиянии - нимфа... Богиня...
Боже, да на ней ни единой ниточки, ни волоконца - Тина Евфратская!..
Я спешу к ней с белой, как снег, махровой простынью...
- Спасибо, Рест, мне не холодно...
- Жарко? - спрашиваю я.
- Ага... Жарко...
Вот он - успех!.. И великая ценность!..
У меня, что называется, глаза просто валятся из орбит! Ведь - брррр...
Но где моя камера, где мой сканер? Это обязательно надо запечатлеть! Вот - Чудо!..
- Есть хочу, - говорит Тина через минуту, кутая-таки себя в мою простыню и усаживаясь на камень, - доставай свою самобранку...
Теперь я спешу к машине за припасами...
- Хорошо бы, - слышу я, - костёрчик небольшой смастерить...
Да это мы мигом!
Потом я любуюсь, как Тина - женщина в белом! - устроив себе стол на валуне, ест, отламывая по кусочку то от хлеба, то от сыра...
Теперь глоток воды... И снова - хлеб... сыр... вода...
- Ты же хотела есть!
- А я что делаю?
- На вот... балык, рыба, окорок... есть язык, треска... Будешь?..
- Рест, я итак ем!
Я в полном недоумении:
- Но... Ты... Я... Как же... Я себе простить не смогу...
На это Тина только улыбается.
А я ем!.. Аааа... Я голоден! Ещё бы! Такое пережить!..
Я не перестаю жевать (наш стол просто завален едой!), а она, сделав еще пару глотков, отвернувшись, молча смотрит на восходящую луну. Время от времени бросает на меня короткий взгляд - наелся?
Я уже хлещу пиво. И ещё вот... последний кусочек... копчушка...
И еще глоток... И ещё...
Она веточкой ворошит угли костра, вздымая ворох весёлых праздничных искр, вдруг говорит:
- Помню там, у Великой стены... где мои племена-шатуны... разжигали огромный костёр...
Задумчиво смотрит на тлеющие поленья. Продолжает:
- ... извивался под бубен шаман... ночь к костру приходила сама...
И ещё раз:
- ...ночь к костру приходила сама...
Она повторяет это дважды, чтобы расслышал это не только костёр, но и я.
Ночь, костёр, дивная дева... Дивная!.. Дива!.. Чего ещё желать?!
- Ты бы съела чего, - всё ещё жуя, предлагаю я, - смотри - тут всего ещё полно, и рулеты мясные, и колбасы копчёные, и московская и еврейская, и охотничьи вот... балык... грудинка... А?.. А?! На, держи... Держи же!..
Теперь её чарующая улыбка в огненных бликах. Зрелище непередаваемое, неповторимое: Тина - огненная принцесса! Она смотрит на меня, но не видит - она смотрит сквозь меня, как сквозь стекло витрины... И не произносит больше ни слова. И вот уже без единого стона умирает наш костерец, тлеют угли, жар ещё теплится и если подбросить сухих веток или пучок прошлогодней травы (припасённый для моего осла!), можно поддержать жизнь и этого чуда, созерцая свою Диву, как Чудо...
Чудо говорит:
- Спасибо тебе...
А с первыми лучами солнца мы уже в пути... Мы спешим, Тина за рулём, скоро Новый год...
- Тринадцатый разлив Нила, - говорит Тина, - надо успеть...
При чём тут Нил и его тринадцатый разлив я не спрашиваю.
- Две тысячи, - уточняю я, - две тысячи тринадцатый!
- Конечно, - соглашается Тина, - ровно две. И ещё две! Вот тебе и четыре!
- Что - «четыре»? - спрашиваю я.
- Четыре тысячи тринадцатый - год рождения одной из моих прабабок...
К Новому году мы как раз успеваем... У нас даже есть в запасе ...
- Вот, собственно, и вся Вавилонская башня. Месопотамия, Тигр, Евфрат...
Что дальше - Нил?
Я уже не задаюсь подобным вопросом - Нил так Нил!
- Как скажешь, - говорю я, - тебе лучше знать.
- Я знаю, - говорит Тина, - да!.. Лучше!
Её уверенность меня просто испепеляет!
И вот я должен признаться себе: я строю свой Храм, свою Пирамиду! Для Тины! У меня просто нет выхода: для Тины! Вот тебе и вся ценность жизни, и успех, и, конечно, успех! Формула успеха - ad aras! (у алтарей! - Лат.).
Ад!..
Да-да, именно: услада этого ада - стопроцентный и неопровержимый успех!
Мог ли я тогда представить себе, что Тинка, что её геном... Да ни коим серьёзным образом! Да ни-ни...
К концу года я предпринимаю решительный шаг!
- Что это? - спрашивает Тина.
- Сирень!
- Сирень?!
- Сирень!.. - произношу я, - с Новым годом!
Тринадцатый-таки разлив Нила...
Правда, через бесконечное число лет и тысячелетий. Так повелось, что пришёл тринадцатый. Всё это не совсем понятно... И что же!
«Я учусь говорить на понятном тебе языке... А не хватит согласных - давай перейдем на птичий... Я шумерскую клинопись писем отдам реке...».
Как это вам всем рассказать? И какие еще нужны архитекторы и конструкторы, чтобы возвести этот Храм?
Жора бы сказал: да пошли ты их...
«...клинопись писем отдам реке!..».
Нет уж, хватит с меня и Тигра, и Евфрата, и всех твоих Вавилоньих башен! Что-что - Нил? Теперь Нил?!
Опять эти тысячи разливов!!!
- Слушай, - говорю я на понятном всем языке, - выходи за меня!
Тина замирает. Потом разворачивается ко мне и спрашивает:
- Ты, действительно считаешь, что это - хорошая идея? Замуж! За... строителя пирамид!
Я киваю: замуж!
Мужчина! Фараон!
Я не знаю, куда девать свои руки.
Тина улыбается.
- Ты Хеопс, Хефрен или Джосер?.. Или Хуфу?.. Все пирамиды, друг мой, уже построены...
Я сую чужие мешающие мне свои руки в карманы куртки. Пальцы нащупывают мои любимые вездесущие орешки, но я не осмеливаюсь забить ими рот.
- Да нет, - говорю я, - такой ещё не было и в помине. Это будет...
И рассказываю то, о чём Тина даже представления не имеет... То, что невозможно вообразить... Я рассказываю... Я столько раз уже всем это рассказывал... Только не Тине. Об этом уже столько написано... Лекция нобелевского лауреата! Мир просто помешан на этом... Только не Тина...
Она смотрит на меня, улыбаясь, мол, разве может быть это мне (Тине!) интересно? Я киваю: конечно!..
И высвобождаю, наконец, свои руки из карманного плена, давая им сладкую волю, и теперь они - как крылья, отрывают меня от земли, придавая в полёте уверенности моим мыслям...