Ну и Лоча, подумал я. Способный парень! Такую карьеру за день сделать! Вот только за что они Гердана прикончили? Мне он казался человеком надежным.
– Разве Близкий Друг оказался предателем?
– Не напоминай мне про эту ядовитую гадину! Как я обманулся в нем, как обманулся! – Яган довольно натурально принялся рвать на себе волосы. – Подлый интриган! Клятвопреступник! Если бы не преданный и стойкий Лоча, нам бы несдобровать!
Мрачная догадка вдруг пришла мне в голову. Чтобы проверить ее, я сказал:
– Тогда позови Лочу сюда. Я хочу поблагодарить его.
– Ты же слышал, Лоча добивает последних врагов! – Яган уставился на меня сквозь переплетенные пальцы.
– Я думаю, он уже покончил с ними. Иди и не возвращайся без Лочи.
– Как тебе будет угодно. – Он встал и ухмыльнулся. – Твое слово для меня закон. Хочешь – Лочу приведу. Хочешь – Незримого. Кого хочешь, того и приведу.
Яган вышел, ударившись лбом о низкую притолоку. Вскоре стало слышно, как он отдает на площади какие-то распоряжения.
– Что ты думаешь про этого мясника? – спросил я.
– Сейчас он вернется с этим самым Лочой и выпустит из нас потроха.
– Не думаю. Если он вернется, то один. Могу побиться об заклад.
Спустя минут двадцать в коридоре вновь раздались шаги. Вид у Ягана был ужасен – или он добавил где-то браги, или действительно находился в крайней степени скорби.
– Плохие новости, – пробормотал он и рухнул на свое прежнее место. – Мы победили, но за эту победу Лоча заплатил жизнью.
– Я и не сомневался в этом.
– Народ обезглавлен. – Яган словно не слышал моих слов. – Нужно немедленно назначать новых Друзей.
– Где же их найти?
– Поручи это дело мне.
Я уже слышал, что соседние покои наполняются людьми. Где-то в дальнем конце зала трещали выламываемые двери. В покои заглядывали распаленные брагой служивые. С площади донесся пронзительный заячий вскрик.
– Открывай Письмена, – не повышая голоса, но явно с угрозой сказал Яган. – Люди ждут.
– Может, отложим до утра? – Я попытался выиграть время. – Пусть протрезвеют за ночь, тогда и поговорим.
– Нет, сейчас! – Яган вперил в меня тяжелый мутный взор.
– А ты уверен, что Письмена благорасположены к тебе?
– Не морочь мне голову. Все будет так, как ты скажешь. А скажешь ты так, как нужно мне. Любое слово можно толковать и так и этак. Ткни пальцем в Письмена… Ткнул? Ну и что там?
– Точка, – ответил я. – Знак препинания.
– Пусть будет точка, – согласился Яган. – Если хочешь человека возвысить, скажи: знак препинания указывает на приверженность к законам и правилам, а также на способность противостоять ударам судьбы. А захочешь погубить…
– Скажу, что знак препинания требует немедленного расчленения этого человека, – докончил я за него.
– И правильно скажешь. – Яган по-прежнему не спускал с меня взгляда, который никак нельзя было назвать доброжелательным.
– А не проще нам тогда обойтись без условностей? Я объявлю тебя Лучшим Другом… Подожди! – Я знаком заставил его вновь принять прежнюю позу. – Но при одном условии. Добрым Другом станет Головастик. Вас при мне будет только двое. Других друзей мне не надо.
– Эту мелочь?!. Это ничтожество – в Добрые Друзья!.. – Яган наморщил лоб, мучительно соображая.
– Никто не виноват, что ты всех гигантов перебил, – с деланной веселостью сказал я. – Ну так как же? Принимаешь мое условие?
– Интересно… Очень интересно… А впрочем, так тому и быть! – решился он наконец. – Только ты сам объявишь свою волю народу на площади. Но сначала мы это дело узаконим.
Шестерым спешно вызванным, полуживым от страха чиновникам-рекрутам были продиктованы два указа. Первый – о сокращении числа Друзей. Второй – о персональных назначениях на оставшиеся должности. На запоминание текста хватило нескольких минут, и, разбившись на тройки, чиновники удалились, гордые собой и оказанным доверием. Отныне и до самой смерти они сами становились Указами – Указами первой, второй и третьей очереди. Даже раздробление пальцев их не пугало.
По взаимной договоренности с Яганом наутро был назначен Большой Сбор. Требовалось довести до сведения народа (кормившихся от щедрот Ставки служивых и чиновников) последние указы и восполнить потери, понесенные минувшей ночью командным составом армии, обеих Страж и многих других ведомств, не исключая мусорщиков, тюремщиков и гонцов.
Публики на этот раз собралось куда меньше, да и выглядела она слегка запуганной. Люди перешептывались, косясь на плохо отмытый от крови Престол. Жидкое и нестройное пение дудок только усугубило общую печальную картину (музыканты, поздней ночью возвращавшиеся с попойки, были по ошибке приняты за диверсионную группу со всеми вытекающими отсюда печальными последствиями).
Полной информации о событиях, развернувшихся вчера вечером в Ставке, я так и не получил. Кто начал побоище, кто пал его первой жертвой, почему старые приятели пошли друг на друга, а бывшие враги вдруг объединились, откуда взялось столько оружия и браги, как получилось, что из высших чинов Вершени уцелел только один Яган, куда подевались свидетели – на все эти вопросы так и не нашлось ответов.
Все шло гладко, пока громогласно славили Тимофея, тягали туда-сюда короб с реликвиями и объявляли указы. Недоразумения начались, когда на Престол полезли соискатели чинов и званий. «Этого назначь тысяцким, – шептал за моей спиной Яган. – Мужик достойный, да и слово ему выпало соответствующее – ФИЛЕ!»
А я, притворившись глухим, объявил ФИЛЕ признаком тупости, лени, бесхребетности и отправил «достойного мужика» на кухню учеником повара. В тех же случаях, когда Яган стремился всячески опорочить человека, дескать, этого болвана даже к нашей помойке нельзя допускать, – решение мое чаще всего было позитивным. Именно так я назначил главного хранителя общественных закромов и командующего Гвардией. Яган, конечно, вскоре разгадал мою тактику и стал выдавать информацию обратного свойства: друзей объявлял врагами, а недругов – расчудесными ребятами. Тут уж пошла игра на психологию «веришь – не веришь». Главным Стражем Хором я назначил того самого толстяка, что притворялся пьяным на пиру, устроенном в мою честь покойным Герданом. Затем, окончательно запутавшись, я объявил Большой Сбор закрытым. Возражений не последовало.
Сразу после обеда на меня навалились государственные заботы. Военачальники смутно намекали на возможность военной катастрофы и требовали срочно собрать армию численностью втрое больше, чем нынешняя. Вновь назначенные Главные Стражи указывали на то, что в разложении армии виноваты сами военачальники, торгующие амуницией и военнопленными (откуда только они смогли узнать все это за неполный час, прошедший с момента их определения на должность?). Кроме того, согласно обычаю, последовали взаимные обвинения в измене. Поварам не хватало продуктов, гонцы ходатайствовали о дополнительном пайке, комендант Ставки напоминал, что пора бросить все и перебраться в более сытные и неизгаженные места. Немедленного решения требовали также и другие, не менее важные вопросы: ослабление на местах борьбы с дезертирами и бродягами, неудовлетворительное состояние ровняг, надвигающаяся опасность повального мора, участившиеся случаи проникновения на Вершень болотников, заметный рост симпатий определенных слоев населения к Отступникам, недобрые знамения, выразившиеся в участившемся появлении Незримых и так далее.
