3
«Теперь, человек, твоя память едина. Все контуры слиты в целое, они взаимодействуют. Никаких разломов и трещин. Однородное, нигде не прерываемое поле памяти. Что ты чувствуешь?»
«Ничего. Я слегка разочарован».
«Чем же?»
«Эта история с ментокоррекцией, которой Большой Дитрих придавал особое значение. Она же ничего не стоит. Я не понимаю себя. Что побуждало меня искать смерти? Какие еще сильные эмоции? Всего лишь нелепый горячечный бред. Дикость, несуразица».
«Отнюдь нет. Подумай еще, и ты найдешь причину».
«Кажется, нашел. Сейчас, когда мой мозг существует как единое пространство мысли, я вышел на новый для себя уровень мышления. Поднялся над самим собой, прыгнул выше головы. И на этом уровне мои эмоции становятся иными. Может быть, еще более сильными. Может быть, они отмирают за ненадобностью, как атавизм. Этого я пока не понял. Во всяком случае, с этого нового уровня мои прежние переживания кажутся слишком мелкими, недостойными моего разума».
«Ты прав. Но не отвлекайся на самоанализ. Возможно, ты еще успеешь этим заняться. Ты забыл о той задаче, которая стоит перед тобой. Это задача спасения корабля и людей».
«Я не забыл. Сейчас четыре пятых моего «Я» заняты подготовкой к операции. Мой мозг — прекрасный, неизмеримого могущества, не имеющий аналогов во вселенной интеллектуальный прибор. И я намерен использовать все сто триллионов его синапсов с максимальной пользой. А если этого окажется недостаточно, я создам новые нейронные связи. Я программирую свой мозг на выполнение спасательной операции. Неудачи быть не может».
«Все правильно. Я сделал свое дело. Теперь я ухожу».
«Ты бросаешь меня одного?!»
«Не питай иллюзий, человек. Ты и был ОДИН все это время. Ты сам выдумал меня. Собеседника, Учителя. На каком-то этапе тебе было удобно вообразить себя лишь слепым Учеником. Но ты все делал сам. Я лишь игра твоей пробужденной фантазии. Защитная реакция твоего мозга на недостаток информации о причинах его усовершенствования. Или, если угодно, пусковая программа, программа-бустер, возникшая в твоем мозгу, чтобы инициировать процессы его самопознания и самообъединения. Теперь ты можешь действовать автономно, и часть твоего мозга, занятая программой-бустером, должна быть освобождена».
«Но кто поместил тебя в мой мозг?»
«Не КТО, а ЧТО. Ты сам привел эти силы в движение. Собственным указательным пальцем. Кстати, можешь его отнять от пульта. И не трать времени на самокопание. Используй для работы все свое «Я», все пять пятых его мощи.
Пространство памяти, занятое программой-бустером, освобождено на девяносто пять процентов. Остался еще один сегмент, который не отработал.
Ты можешь: видеть, слышать, ощущать, двигаться, думать».
Странные ухающие звуки, повторяющееся с осмысленной периодичностью, привлекли внимание Кратова. Он покрутил головой, локализуя их источник. Его взгляд безошибочно вычленил среди нагромождения второстепенных деталей всей доступной визуальной информации черную головку динамика. «Ах, вот оно что, — подумал Кратов слегка раздосадованно. — Это мной все еще пытаются руководить».
Он вернул под свой контроль органы восприятия, заставил слух регистрировать акустические колебания в традиционном диапазоне от десяти герц до двадцати килогерц, хотя ему сейчас было не до традиций. Куда больше его занимало неслышное никому дыхание гравигенераторов в инфразвуковом спектре волн — дыхание неровное, сбитое, вот-вот грозящее оборваться.
— Кратов, отвечай… Кратов, отвечай…
Ответить тоже получилось не сразу. Речевые центры уже были переориентированы на совершенно иные функции. Понадобилось время, чтобы свернуть размещенную в них информацию и откачать в резервные регионы памяти.
— Я слушаю вас и готов отвечать.
Прошла вечность, пока мастер снова заговорил. За этот срок Кратов успел добраться до раздвинутого покрытия пола и заглянуть туда, в темноту, где его ждала увлекательнейшая работа по спасению корабля, экипажа и собственного бесценного тела.
— Как ты там? — спросил Пазур.
— Я тут хорошо, — сказал Кратов недовольно. — Приступаю к операции. Бессодержательными репликами вы заставляете меня отвлекаться. Это не значит, что я допущу ошибку. Но на ответ будет затрачено время.
— ЭТО сработало? — голос мастера упал до шепота.
— Сработало? Что вы имеете в виду?
— Ну, ЭТО… голубой контейнер?
— По всей очевидности, да. Задача восстановления контроля над гравигенераторами будет решена.
— Но схема контроля… она разрушена.
— Меня не интересует схема. Речь идет о самом контроле. Он будет восстановлен. Когда это произойдет, я вас оповещу. И корабль уйдет из экзометрии.
— Кратов… Как ты себя чувствуешь сейчас, в новом состоянии?
— Пустой вопрос. Я чувствую себя готовым к решению поставленной задачи.
— Вот, значит, как оно действует, — пробормотал мастер.
— Что вы подразумеваете под обозначением «оно»? Снова контейнер, точнее — содержимое контейнера?
— Рашида еще спит, — вдруг сообщил Пазур. — Я завидую ей. Наверняка во сне она видит тебя.
— Хорошо, — сказал Кратов нетерпеливо. — Следовательно, своими неконтролируемыми эмоциями она не помешает вам управлять выходом из экзометрии.
— А ты что же… их полностью контролируешь?
— Разумеется. Теперь я прерываю связь. Время уходит. Будьте наготове, ждите моего сигнала.
— Вот, стало быть, как оно выглядит… — снова непонятно сказал Пазур и умолк.
Генераторы тяжко дышали. Эти сверхсложные машины снесли все, что выпало на их долю в этом полете. Атака извне так и не вывела их из строя до конца. Вмонтированные в них контроллеры жили и по мере сил самостоятельно поддерживали рабочий режим гравигенной секции. Только на них, собственно, все и держалось. Но общие структуры взаимодействия секций, координируемые бортовым когитром, были выжжены. Обратной связи не существовало, и ни один контроллер не знал, что происходит с его собратьями. Оттого и возникали всяческие искажения и перекосы. Оттого и был завален на бок «гиппогриф», что левая рука не ведала, что там творит правая, и каждый контроллер компенсировал сбои в работе вверенной ему секции без учета состояния всех прочих, как мог и как знал. Мог-то он немало, а вот не знал ничего.
«Сейчас я помогу тебе», — прошептал Кратов с братской нежностью. Он и в самом деле испытывал глубокую нежность к растерянному, заплутавшему контроллеру, который, выбиваясь из сил, старался подчинить себе ситуацию. Всем своим существом Кратов воспринимал его отчаяние и отчуждение, что нежданно свалилось на его не столь уж и разумный кристалломозг. Понимал его беспомощность и спешил разделить его тоску и одиночество. «Подожди еще немного. Жаль, что ты не слышишь меня, не можешь уловить мои мысли, как я ловлю твои. Тебе стало бы легче. Мы с тобой как два брата, которых судьба разбросала по свету, которых воспитали по-разному, обучили говорить на разных языках. Но я уже рядом, я иду».
