— Тебе приходила мысль самому заняться этой работой? — спросил Дивер.
— Ну нет, это не для меня, — возразил Тули.
— Да, ладно, не криви душой, — сказал Дивер.
— Я перестал об этом думать, как только стал достаточно взрослым, чтобы сделать обдуманный выбор, — еще не закончив эту фразу, Тули, должно быть, понял, что сказал не совсем то, что хотел. — Я не хотел сказать, Дивер, что ты делаешь необдуманый выбор. Я просто имел в виду, что если один из нас уйдет, то наша семейная труппа погибнет. Кто будет играть мои роли? Дасти? Дедушка Парли? Нам придется брать кого-то со стороны. Но долго ли он будет работать, как все мы, бесплатно, довольствуясь лишь тем, что получает взамен еду и кров? Как только один из нас уйдет, для остальных все будет кончено. Как папа и мама заработают себе на жизнь? Так как же я могу уйти от них и стать всадником сопровождения?
В голосе Тули и в том, как он все это сказал, было нечто, заставившее поверить, что так оно и есть. Он действительно боялся распада семьи и прекращения деятельности труппы. А еще Дивер понял, что Тули находится в безвыходном положении, фактически он попал в ловушку. Ведь он даже мечтать не мог о собственном, независимом от семьи выборе. И поскольку он говорил правду, доверившись своему собеседнику, Дивер ответил ему тем же. Он рассказал ему кучу таких вещей, о которых никому не говорил, во всяком случае в последнее время.
— Став всадником сопровождения, ты сразу же получаешь громкое имя. Как называют нас, конных рейнджеров? Охотники за кроликами. Пастухи.
— Я слышал названия и похуже, — сказал Тули. — Они связаны с тем, что вы якобы вступаете в близкие отношения с коровами. У вас, рейнджеров, почти такая же плохая репутация, как и у нас.
— Вы, по крайней мере, хоть что-то означаете для жителей каждого города, в который приезжаете.
— Ну да, они расстилают перед нами красный ковер.
— Я хочу сказать, когда вы играете Ноя или Нейла Армстронга или еще кого-нибудь.
— Ну так это наши роли, а не мы сами.
— Для них это вы сами.
— Для детей, — уточнил Тули. — Взрослые же относятся к человеку в зависимости от того, чем он занимается здесь, в этом городе. Можно быть епископом или мэром...
— Епископом и мэром.
— Или шерифом или учителем воскресной школы, или фермером, или еще кем-то. Но ты должен быть постоянным жителем. Мы же приезжаем сюда и чувствуем себя чужими.
— Но, по крайней мере, хоть кто-то из них рад видеть вас.
— Конечно, — сказал Тули. — Я и не отрицаю, что кое в чем нам легче, чем тебе, не мормону.
— Ах вот оно что. Кэти тебе рассказала, что я не мормон.
Значит, все-таки тот факт, что он не мормон, имел для нее значение и такое, что она рассказала об этом брату. Мормоны всегда проявляют бдительность, когда рядом с ними оказывается чужак. Но Тули рассказывал ему все это так, словно они были друзьями, хотя он знал, что Дивер никогда не был мормоном.
К тому же Тули вел себя очень тактично и даже был слегка смущен собственной осведомленностью о том, что Дивер поведал лишь одной Кэти.
— Мне хотелось это узнать, ну вот я и попросил ее выяснить.
Дивер попытался его успокоить.
— Вообще-то я обрезанный.
Тули рассмеялся:
— Да, жаль, что ты живешь не в Израиле. Там бы тебя приняли как родного.
Когда Диверу было лет шестнадцать, один дальнобойщик объяснил ему, что мормоны так чертовски праведны только потому, что ничего другого им не остается. Он говорил, что если обрезать всю крайнюю плоть, то сперма больше не сможет извергаться. Дивер еще тогда понимал, что байка насчет невозможности семяизвержения была враньем, но то, что этот дальнобойщик высмеивал обрезание, как часть религии мормонов, Дивер понял только сейчас. И снова Дивер, сам того не желая, сказал обидную для своего собеседника глупость:
— Извини. Я думал, что вы, мормоны...
Но Тули только рассмеялся.
— Вот видишь, оказывается, все пребывают в полном неведении.
Тули хлопнул рукой по плечу Дивера. Он не спешил убрать руку, и они бок о бок двинулись по улице Хэтчвилла. На этот раз Дивер не рассердился. Теперь он не видел ничего оскорбительного в том, что рука Тули лежала на его плече. Они пошли на склад, где договорились насчет тележки, на которой и привезли все заказанные продукты.
— Солдаты Соединенных Штатов! Мы могли бы пойти на Филадельфию и... мы могли бы пойти...
— Пойти с оружием и растоптать Филадельфию в прах.
— Солдаты Соединенных Штатов! Мы могли бы пойти с оружием и растоптать Фила...
— Растоптать Филадель...
— Растоптать Филадельфию в прах, и как тогда сможет...
— Как тогда Конгресс сможет...
— Как тогда Конгресс сможет отрицать наши законные претензии на казначейство этой крови, которую мы создали...
— Нацию, которую мы создали...
— Я начну еще раз. Просто я немного сбился, Дженни. Давай-ка я начну еще разок.
Старина Парли столько раз повторял речь Джорджа Вашингтона к своим войскам, что Дивер, который в это время занимался ремонтом реле вентилятора отопителя, пожалуй, смог бы ее повторить слово в слово. Засунув голову в самые недра моторного отсека, Дивер удерживал равновесие, зацепившись одной ногой за крыло грузовика. Голос Парли отражался раскатистым эхом от металлических стенок моторного отсека. Скатываясь со лба, пот попадал в глаза Дивера и раздражал. Паршивая работенка, но пока вентилятор будет работать, они будут вспоминать его добрым словом.
Готово. Теперь осталось лишь выбраться отсюда, завести грузовик и проверить, работает ли теперь мотор вентилятора.
— Теперь я понял, Дженни, вот послушай, — сказал Парли. — Но неужели теперь ради денег мы откажемся от самих принципов свободы, за которую мы сражались, и ради которой погибло так много наших товарищей? Вот здесь, Дженни, подскажи мне слово.
— Я.
— Что я?
— Я говорю.
— Вспомнил! Я говорю тебе, Ней!
— Я говорю, что в Америке солдаты являются собственностью законного правительства даже тогда, когда это законное правительство поступает с ними несправедливо.
— Не надо читать мне всю речь!
— Я подумала, дедушка, что если ты услышишь ее всю до конца, то сможешь...
— Ты мой суфлер, а не дублер!
— Ну извини, но мы здесь застряли и...
Дивер запустил двигатель грузовика. Шум мотора заглушил голос Парли Ааля, который несправедливо обвинял Дженни, списывая на нее дефекты собственной памяти. Вентилятор исправно работал. Дивер заглушил мотор.
— ...и внезапно заводит мотор! Я не могу работать в такой обстановке! Я не волшебник. Такие длинные речи просто невозможно запомнить...
Но теперь с ним разговаривала уже не Дженни, а Маршалл.
