— Кто же остался?
— Нейман, который за несколько минут до тревоги включил прожектора ракетоплана. Это подтвердила Сантос. Никого, кроме этих восьми, здесь не было. И тем не менее Шмидт убит.
Четверг: завтра наступит рассветРодин и Гольберг пришли к завтраку последними. Им достались места в конце стола.
— Что это вы так торжественно, — Ирма Дари улыбнулась Гольбергу, — будто готовитесь произнести… — она не закончила.
Родин окинул взглядом сидящих за столом.
Рея Сантос подперла голову руками, задумчиво глядя на доктора. Ирма Дари подчеркнуто тщательно намазывала масло на хлеб. Феликс Ланге отсутствующим взглядом уставился в потолок. Пилот Нейман потихоньку жевал. На лице Юрамото не отражалось ничего, кроме учтивости. Пальцы Мельхиада быстро вращали чайную ложечку. Во взгляде командира чувствовалось беспокойство.
— Разрешите? — майор взял чашечку. — Благодарю. Да, я должен кое-что вам сообщить. Это мой долг, хотя и не очень приятный.
— Это касается Шмидта? — Маккент подвинул стул поближе к следователю.
— Да, это касается Шмидта. Неопровержимо доказано, что Михаль Шмидт не мог сам в себя выстрелить. Его убили. Доказательства? Я полагаю, достаточно веские. В Шмидта выстрелили дважды. Первым выстрелом пробило скафандр, и радист мгновенно погиб — в ничтожную долю секунды наступила разрывная декомпрессия и молниеносная гипоксия. Спрашивается, каким образом он мог вторично нажать курок?
Тишина, тяжкая, почти осязаемая, повисла в столовой. Ее нарушил резкий хруст — это Нейман разломил сухарик. Ирма вздрогнула.
— В момент убийства поблизости никого, кроме членов вашего экипажа, не было. Очень жаль, но я вынужден сказать: один из вас — убийца.
Голос майора звучал спокойно, деловито, и все же он вызвал тягостное молчание.
Ирма зябко передернула плечами. Рея Сантос бросила на нее быстрый взгляд. Маккент переводил взгляд от одного к другому. Мельхиад бешено крутил ложечку.
И только Нейман, который все это время посвятил завтраку, деловито вытер губы салфеткой.
— Ваши доводы, майор, крепко сшиты логикой: кто-то из нас убил Шмидта.
— Но кто, кто мог это сделать, если все мы были в других местах? — допытывался Маккент.
— Это покажет дальнейшее расследование.
— Вы уверены, что найдете преступника?
— Абсолютно уверен.
Снова воцарилась тишина. Только быстрые взгляды на миг останавливались то на одном, то на другом. Кто? Как? Из-за чего? И снова — кто? Яд недоверия, вкравшийся в группу из восьми человек, начал свою разрушительную работу.
Нейман встал, отодвинул тарелку и повернулся к Глацу.
— Пойду-ка проверю двигатель.
И сразу напряжение спало.
Ланге посмотрел на часы: 9.15.
— Не так уж много все это заняло времени.
— Немного, — согласился Юрамото. — Но тонущему и миг кажется вечностью.
Подрубленный сук опасен— Ну, какое впечатление? — Майор вопросительно поднял бровь.
Гольберг заговорщически оглянулся на дверь.
— Да никакого. А вы как считаете?
— Согласен.
— А ведь как хорошо все было продумано! Ну, что делать! Все реагировали именно так, как мы и ожидали. И говорили так же. Но я заметил…
— …что Ирма Дари не проронила ни слова? — докончил следователь. — Это естественно — ведь Шмидт был ей близок. Не удивительно, что она относится к его смерти не как к задаче на сообразительность.
Вошел Глац.
— Я все по этому делу. — Он грузно опустился в кресло. Раз все так запутанно, может, вам понадобятся дополнительные сведения. Не стесняйтесь, спрашивайте без всяких церемоний. Убийство… — Он словно постарел за эти минуты. Морщины на лице углубились, в глазах появилась усталость. — Я все время ищу решение, что-нибудь, что объяснило бы его смерть без… без…
— Без вмешательства со стороны ваших сотрудников, — докончил майор. — Боюсь, что это занятие бесполезное. Вы блуждаете в темноте. А нам нужен яркий свет. Целая батарея прожекторов — новые показания, самые различные сведения. Мы будем задавать вопросы, и много. Но сначала я попытаюсь изложить вам некоторые наши выводы. Возможно, вы обнаружите в них уязвимые места.
Глац молча кивнул.
— Начну с того, что не вызывает никаких сомнений. Шмидт был убит, это бесспорно. Второй бесспорный факт: убийца один из членов экипажа. Все остальное сомнительно, и это надо воспринимать до известной степени критически. Убийца допустил по меньшей мере две ошибки. Во всяком случае, нам они кажутся ошибками.
Командир невидящим взглядом смотрел куда-то вдаль.
— Вы имеете в виду два выстрела — и оба смертельных?
— Да. Это была техническая ошибка. Но есть еще чисто психологический просчет. Ведь Шмидт абсолютно не пригоден для роли самоубийцы. И меня не оставляет мысль: почему такой умный убийца столь наивно инсценировал самоубийство?
— По-вашему, — Глац доверительно наклонился вперед, план убийцы нарушило какое-то непредвиденное обстоятельство?
— И мы оказались свидетелями вовсе не той картины, которую должны были увидеть? — добавил Гольберг. — Кто знает, может, она и самому автору показалась удивительной.
— Автору… — Глац, внимательно следивший за ходом мыслей своих собеседников, лишь беспомощно покачал головой.
— Надо попытаться найти то, о чем преступник заранее не мог подумать и что нарушило его план. Предположим, что Шмидт погиб в тот момент, когда у кого-нибудь из вас не было бы алиби. Мог ли убийца заранее знать, кто где будет находиться в определенный момент?
— В момент смерти Шмидта? Пожалуй, мог, хотя весьма приблизительно.
— Безусловно, мог — благодаря ежедневному распорядку работы, о котором оповещаются сотрудники базы. В принципе распорядок соблюдается, но, естественно, бывают исключения. Не было ли такого исключения в момент смерти Шмидта? Было. Один сотрудник находился не там, где должен был быть по графику.
— Мельхиад, — выдохнул Глац.
— Да, Мельхиад. Как должна была выглядеть картина, будь все по плану? Тревогу объявили в 10.59. У всех было бы точно такое же алиби, как и сегодня, за исключением инженера. Он добрался бы до базы не раньше чем за десять — пятнадцать минут. Или вынужден был бы подняться на холм с другой стороны, и тогда все прибежавшие к месту тревоги увидели бы его у трупа Шмидта. Ведь в момент смерти Шмидта Мельхиад должен был проверять солнечные батареи неподалеку от радиотелескопа.
У командира пересохли губы.
— Правильно…
— Итак, если бы все шло согласно расписанию, то у нас был бы определенный выбор: или признать самоубийство, или убийство. Убийство? У кого имелись основания для убийства? У Мельхиада. Из ревности, так как Шмидт ухаживал за его невестой. У кого нет алиби? У Мельхиада. Скажите, будь все так, как я нарисовал, возникло бы у кого-нибудь сомнение, что произошло убийство?
