— Исключить этого нельзя.
— Но есть еще вероятность, — продолжал Гольберг, — Шмидт вовсе не был ни с кем связан, а наоборот, сам о чем-то узнал. А что, если эти числа являются тайным сообщением, которое он стремился расшифровать? И поэтому он должен был умереть — как нежелательный свидетель?
— Мне эта мысль тоже приходила в голову, — отозвался майор.
— И еще. Если эти числа действительно как-то связаны со смертью Шмидта, то Нейман ничего общего с убийством не имеет. Ибо в противном случае он не обратил бы на них нашего внимания.
— А что, если он сделал это умышленно, в надежде выпытать, что нам известно?
— Хорошенькая работенка, — доктор взлохматил свою весьма жидкую шевелюру, — фактов практически нет, а те, что есть, можно истолковать двояко. К тому же… А вот и следующий!
Смущенно улыбаясь, в комнату вошел Юрамото.
— Я ненадолго, — селенолог присел на краешек стула, ведь река уносит грязь лишь в одном направлении. Как и река времени.
Родин мельком взглянул на часы.
— Верно. Время нас действительно поджимает. Ведь до смены экипажа станции Залива Духов осталось совсем немного — это время скоро будет измеряться часами.
— И вы предполагаете до смены закончить следствие?
— Обязан, ибо на Земле эта ваша река унесла бы с собой слишком много важных улик.
— Да, кстати, — встрепенулся Гольберг. — Вы мне напомнили. Река… форель… Простите!
— Каждый цветок тянется к солнцу. — Селенолог посмотрел на смущенного доктора. — Вы уже подумываете о возвращении?
— Конечно. Но, разумеется, лишь после того, как это дело будет… закончено.
— А пока конца не видно. Жаль. Но, как известно, последняя капля переполняет чашу. Я раздумывал над вашими словами, майор. И вспомнил об одной мелочи, которой сначала не придал никакого значения. Но сейчас, для полноты картины, мне кажется, она пригодится. В ту субботу я по телефону разговаривал с Шмидтом. Незадолго до его смерти. Не исключено, что я был последним, кто слышал его голос.
— В самом деле? Это интересно. Вы говорите, по телефону…
— Да. Он позвонил и спросил, не у меня ли случайно Мельхиад. У меня его не было. Весь разговор состоял из нескольких слов.
— Нескольких слов, — задумчиво повторил майор. — Когда это было?
— В 10.49 утра.
— Не показался ли вам вопрос Шмидта странным? Необычным?
— Нет. Определенно нет.
— А его голос?
— Тоже нет.
— Часто вам задают подобные вопросы?
— Иногда, майор, время от времени.
— Шмидт и раньше спрашивал вас о чем-нибудь по телефону?
— Кажется, нет. Нет, никогда.
Юрамото встал.
— Одна молния может озарить путнику дорогу. Мне бы хотелось, чтобы мое скромное сообщение помогло вам.
— Что у вас с ногой?
— Пустяки, — отмахнулся Юрамото, — не стоит вашего драгоценного внимания, хотя и участие согревает, подобно весеннему солнцу. Когда в ту субботу мы бежали к радиотелескопу, я оступился, вывихнул сустав и еле доковылял назад. Но теперь все прошло. И меня ничто не беспокоит.
— Если бы мы могли сказать то же самое, — пробормотал Гольберг. — Это блуждание в потемках… — он не закончил.
— Без света нет тени, — уходя, улыбнулся Юрамото, — так говорили наши деды. И чем больше вдумываешься в старые пословицы, тем больше находишь в них мудрости.
Подпись преступной руки— Без света нет тени. — Гольберг озабоченно покачал головой. — Это всем известно. Возможно, в словах селенолога есть какой-то скрытый смысл, но как до него докопаться?
— Вас только это заинтересовало? — спросил Родин.
— Представьте себе. Однажды он нам уже помог таким образом — помните? Когда речь шла о том, сколько времени занимает дорога от радиотелескопа до базы. Кто знает — вдруг он снова хочет о чем-то нас предупредить?
Стук в дверь прервал их разговор. На пороге появился астроном Ланге.
Нет, ничего нового он не вспомнил. Но, возможно, какая-нибудь подробность всплывет во время разговора сейчас, когда к версии о смерти Шмидта относятся иначе.
— Хорошо. — Родин помолчал. — Так вы утверждаете, что были одним из последних, кто говорил с Шмидтом. У шлюзовой камеры, верно? О каких-то пустяках, кажется о солнечном шуме. Так ведь? Не могли бы вы припомнить какие-нибудь подробности?
Астроном задумчиво посмотрел на следователя.
— Насколько я помню, Шмидт жаловался, что в последнее время солнечный шум усилился. По его словам, в четверг ему еще удалось поймать несколько любительских станций, но вчера, он имел в виду пятницу, помехи сильно возросли.
— Не показалось ли вам, что этот факт его очень расстроил?
— Ну, нет. Немного огорчил, конечно, ведь наше пребывание на Луне заканчивается, и для него каждый час хорошей слышимости имел значение.
Родин взял в руки записную книжку Шмидта и начал ее перелистывать.
— У меня не выходят из головы эти загадочные числа.
— Я помню. Этот код…
— Значит, вы убеждены, что это код?
— Ну, зачем же так категорично? Просто полагаю, что это вероятно и вполне правдоподобно. Впрочем, нельзя исключить и другие варианты. Как знать — может, это пометки, связанные с каким-то опытом?
Между тем майор нашел нужную страницу, долго смотрел на нее и наконец недоуменно пожал плечами.
— Тут уж, видимо, мы действительно ничего не узнаем. А может быть, Шмидт стоял на пороге какого-нибудь важного открытия? Впрочем, здесь еще целый ряд записей, — он перевернул несколько страничек, — но тоже на о чем не говорящих. Несколько названий звезд, и одно — Альфа Орла — подчеркнуто.
— Знаете, Ланге, я много думал об этой вашей теории, сказал вдруг Гольберг, и в его словах послышался вызов.
— В самом деле? — Голос астронома прозвучал холодно, почти враждебно, будто он был настороже и взвешивал, не поднять ли брошенную перчатку. — Вы, верно, нашли новые убедительные доводы против нее, — добавил он иронически.
— Отчего же, я просто вспомнил о старых. Если не возражаете, мне хотелось бы кое-что уточнить.
Ланге молча кивнул.
— Вы утверждаете, будто человек является единственным разумным существом…
— Нет, я этого не говорю.
— Простите. Я забыл о разумных обезьянах. Итак, человек является единственным существом во Вселенной с высокоразвитым интеллектом. Этим предопределено, что человек покорит Вселенную и станет ее господином.
— Разумеется, интерпретация весьма упрощенная, но это неважно. Да, в принципе будет именно так, как вы говорите.
— И вы, вероятно, предполагаете, что когда-нибудь человек покинет Землю и земная цивилизация погибнет.
