Алексей Доронин - Сорок дней спустя

Но не все были такими, как он. Человек усмехнулся, проследив, куда направлены взгляды мужской половины салона. В основном на ту, у которой для этого времени года юбка коротковата, а колготки тонковаты, слишком мало den'ов. Так можно и воспаление придатков заработать. На лицо она была так себе, но мужские головы повернулись именно в ее сторону как на шарнирах, проигнорировав подружку, которая была посимпатичнее.

Он был в хорошем настроении. Разговор девчонок, пересыпанный матерками, по-детски буквальными, не вызвал у него отвращения. И даже "обратно" в значении "опять", и совсем уж деревенское "еслив" только умилили.

Забавно было наблюдать за этими зверушками со стороны…. Это он о людях в целом.

Человек снова повернулся к окну и прищурился. Плясали, норовя попасть в глаза, солнечные зайчики. Весна в этом году задержалась - снег сошел поздно, но тополя и клены вдоль дороги уже начали одеваться в зеленую листву. Пройдет пара месяцев, и от угольной пыли она начнет чернеть. Но чтобы заметить это, надо быть неместным.

Перед ним открывалась знакомая панорама. Было полное безветрие, и центр города окутывала сизая дымка, которая казалась почти осязаемой.

Малолетки продолжали трещать, как стайка сорок.

- Прихожу вчера домой бухая…

- Это еще что. А вот в пятницу мы с Катюхой…

Человек потер лоб ребром ладони. Он не мог вспомнить, какой день "сегодня", и упоминание пятницы не помогло. Но такое с ним иногда бывало, поэтому он совсем не удивился.

В хриплый рык шансона ("Хозяин седой, ворота открой…") внезапно вклинилось радио:

- Участились случаи нападения бродячих собак на жителей района. Комментирует специалист санэпиднадзора…

Но дослушать не дали, и хриплый бас опять затянул балладу про лагерную жизнь.

В трех шагах от него мужичок с красным носом и физиономией сатира отхлебнул дешевого пива и передал бутылку своей подруге.

На сидении напротив балбес с наушниками в ушах тыкал пальцем по экрану крутого смартфона, на который вряд ли заработал. Еще дальше расположилась замотанная молодая мамаша, на руках у которой спал толстый младенец. Два мужика с широкими плечами и квадратными лицами - шахтеры - обсуждали автомобильные дела. И, дополняя социальный срез, дремал пенсионер с палочкой.

Данилов (а это был именно он) не прислушивался, но незаметно слова о чужой жизни вливались ему в уши, и вот он уже знал, какие лучше всего брать шины, с кем и как спит Дашка, и в каком магазине дешевле подсолнечное масло.

Член партии любителей пива положил лоснящуюся ладонь на обтянутую леггинсами ляжку своей бабы. Та довольно хихикнула.

Снова проснулось радио:

- Доля мальчиков среди детей, появившихся на свет в первой половине года, ставит ученых в тупик…

Да дайте же дослушать. Успеете про свои этапы и СИЗО. Успеете.

- Представитель России в ООН заявил протест в связи с заявлением председателя МАГАТЭ Джейкоба Форрестера о якобы неоднократных нарушениях Россией положений договора о нераспространении…

Он почти приехал, пора было протискиваться к выходу. Вот и помпезный Драматический театр - один из самых крупных за Уралом, окруженный домами со шпилями в стиле "сталинский ампир", каждое чуть напоминает уменьшенную копию МГУ.

Люди в автобусе продолжали отыгрывать свои роли. Так же посапывал младенец, обсуждали парней и косметику девчонки, балдел под наушники юнец и миловалась парочка маргиналов, достав вторую бутылку. Старик со старухой тихо разговаривали о ценах, о радикулите и запрете лампочек ("У меня еще с 2010-го сорок штук в шкафу лежит, на черный день…"). Кондуктор феей порхала по салону, "обилечивая" народ.

- Напомню, что в рамках договора СНВ-3 общее число баллистических ракет шахтного базирования будет доведено до…

Господи, да не шумите вы. Дайте послушать. Почему-то ему казалось, что это очень важно.

Но нет. Вот и все, остановка. Надо вставать и, оставив этих людей с их радостями и горестями, идти домой. Но почему же ему так не хотелось?

Потому что в глубине души Данилов догадывался, что здесь что-то не так. Что никто его не ждет. Что, ступив на асфальт, он не окажется на родной улице.

Двери с шипением открылись, он сделал шаг в чудесный солнечный день. И в тот же миг и город детства, и люди рассыпались в невидимый прах…

Он сразу понял, что это был сон. Хоть и цветной, трехмерный. Он помнил касание ветра, жесткость сиденья, вкус пыли и запах бензина.

"Наверно, это от кислородного голодания…" - пыталось подвести рациональную базу проснувшееся сознание.

Кислород…. Это что? Это зачем? - удивилось то, что было на месте сознания, пока оно почивало. Но это нечто уже уходило.

Момент перехода был скучным. Никакого тебе буйства красок во тьме. Никакого ощущения полета, голосов, видений. Просто реальность начала натягиваться на него как тесный противогаз, воняющий потом и резиной. Он все вспомнил, и сразу захотелось выть и сдирать с себя кожу ногтями.

…Саша упал у самой кромки, чудом задержавшись в расщелине среди ржавых труб и битого кирпича. От недавней легкости в ногах не осталось и следа. Пудовые гири тянули к земле и еще глубже -- в землю. Как будто яма очень не хотела, чтобы он уходил…

А это уже реальность. Добро пожаловать домой.

Только не обратно…. Только не туда…. Если нельзя остаться в том весеннем дне, то уж лучше здесь, на меже, где нет ни времени, ни пространства.

Ему хотелось забыть дорогу в тюрьму из плоти, но голос вырвал его из пучины. Саша попытался нырнуть обратно, в комфортную бездну, но восходящий поток подхватил его и потащил к поверхности. А голос продолжал бубнить: "Просыпайся…. Просыпайся…. Просыпайся…".

Сопротивляться было бесполезно. Пробуждение было похоже на быстрый подъем с глубины. Он плыл сквозь мутную толщу, не видя ничего, по внутреннему компасу, плыл к поверхности, чтобы глотнуть воздуха. Мир принял его, но с неохотой, и тут же подарил набор ощущений, которые переживают рождаемые. В момент перехода боль отозвалась во всех мышцах, как при кессонной болезни. Она накатывала волнами. Его то резали тупым ножом, то рубили топором на колоде, то дробили чем-то тупым и тяжелым. Но когда он, наконец, закричал, как все, кто приходит не по своей воле в нелепый мир, крик вышел беззвучным - из горла не вырвалось даже хрипа.

Боль показалась знакомой. Возможно, она была рядом все это время, но чувства были притуплены, а память так податлива, что даже нечеловеческие страдания не оставили следов.

Наконец, огонь во всем теле утих. Снова наполнив легкие тяжелым воздухом, человек открыл глаза. Недели во мраке научили его ориентироваться, полагаясь не только на зрение; обращать внимание на вибрацию пола, движение воздуха и малейшие шорохи.