— Я уже выкинул этот мобильник, мать. Так что и не думай снова подсунуть мне Голос. — Если бы она позвонила вчера, к этому моменту он бы уже орал.
— Мы всегда можем подыскать тебе другого.
— Коротенький вопросик, ма. — Она терпеть не может «ма» или «мам», с трудом терпит «мать», предпочла бы вообще Северенс, хоть он и ее единственный сын. Уж это-то он знает. — Если бы вы собирались послать кого-нибудь в какую-нибудь опасную экспедицию — скажем, в Южный предел, — как бы вы поддерживали их безмятежность и нацеленность? Какого рода инструменты вы могли бы пустить в ход?
— Вообще-то самые обычные, Джон. Хотя твой тон мне что-то не нравится.
— Обычные? Вроде гипноза, может, подстрахованного предварительной психологической обработкой в Центре. — Он не повышал голоса, как ни хотелось ему спустить всех собак. Ему нравилась стойка кофейни. Ему не хотелось, чтобы его отсюда попросили.
Пауза.
— Да, они могли бы сыграть свою роль, но только при условии соблюдения строгих правил и мер безопасности — и исключительно в интересах самого субъекта.
— А субъект может пожелать иметь право выбора. Субъект может предпочесть не быть големом. — Субъект может предпочесть не быть морской свинкой, знать, что его чаяния, желания и порывы — наверняка его собственные чаяния, желания и порывы.
— Субъект может не располагать сведениями или видением перспективы, связанными с этим решением. Субъект может нуждаться в прививке, вакцине.
— Против чего?
— Против несметного множества вещей. Хотя при первых же признаках назревания чего-то серьезного мы вытащили бы тебя и послали бы команду.
— Типа чего? Что вы сочли бы серьезным?
— Что бы ни случилось.
Как всегда, вопиюще непроглядно. Как всегда, принимая решения за него. Теперь он канализировал не только собственную досаду, но и раздражение отца, фантомы несчетного числа споров за обеденным столом или в гостиной. Он решил в конце концов все-таки перенести разговор на улицу, стоя в устье переулка чуть левее кофейни. Вокруг было не так уж много прохожих — вероятно, большинство еще в церкви или ширяются.
— Джек говорил, что если не дать оперативнику всей необходимой ему информации, с равным успехом можно оттяпать себе ногу, — изрек он. — Ваша операция в жопе.
— Но твоя операция не в жопе, Джон, — проговорила она с напором. — Ты по-прежнему там. Ты по-прежнему в контакте с нами. Со мной. Мы никуда не денемся.
— Дельное замечание, вот только я не думаю, что «мы» означает Центр. По-моему, ты имеешь в виду какую-то тайную фракцию внутри Центра, и притом неэффективную. Твой Голос наломал дров, пытаясь вывести из игры заместительницу директора. Дайте ей еще недельку, и я буду секретарем-референтом Грейс. — Или прицел был на то, чтобы заставить Грейс потратить уйму времени и внимания?
— Нет никаких фракций, только Центр. Голос пребывает под сильнейшим давлением, Джон. А теперь еще больше. Как и все мы.
— Черта лысого нет фракций. — Теперь он стал Джеком, которого с темы не собьешь. «Черта лысого нет». «Черта лысого не было». «Черта лысого ты скажешь».
— Ты мне не поверишь, Джон, но я сделала тебе любезность, поместив тебя в Южный предел.
Все напрочь позабыли определение слова «любезность». Сперва Уитби, за ним Грейс, теперь его мать. Он боялся, что голос ему изменит, и потому промолчал.
— Многие пошли бы на убийство ради этой должности, — сказала она.
На это ответа у него не нашлось. Пока они разговаривали, женщина исчезла, и перед фасадом магазина стало пусто. В свое время винный магазин был универсальным. Задолго до постройки Хедли здесь было туземное поселение вдоль реки — как рассказывал ему отец, — и его останки тоже лежат под фасадом винного магазина.
А еще под магазином находится известняковый лабиринт с водоносным слоем, узкими пещерами, раками-альбиносами и люминесцентными пресноводными рыбами. В окружении раздавленных останков несметного числа существ, перегнивших в почву, придавленную фундаментами строений. Не таким ли было бы представление биолога об улице… что увидела бы она? Вероятно, она увидела бы заодно возможное будущее этого места — винный магазин, разваливающийся под натиском флоры и погоды, уподобляясь осевшим, обросшим мхом холмам близ Зоны Икс. Утрата, которую она не стала бы оплакивать. Или стала бы?
— Ты здесь, Джон?
Где ж еще ему быть?
В течение долгого времени Контроль носился с сокровенным образом тайного брата — или сестры — не биологического, а взятого матерью под крылышко протеже, сопутствующего ей там и в том, что она делает. Вылепленного, выученного, выдрессированного и задействованного на исправление ошибок, наделанных Контролем. Порой он задавался вопросом — чувствуя себя особенно неуверенно или уязвимым, — что сей безупречный братец/сестра сделал бы в данной конкретной ситуации. Теперь же он пытался представить идеально выхоленного протеже входящим в Южный предел и забирающим у него бразды. Что эта личность сделала бы иначе? Что он(а) сделал(а) бы прямо сейчас?
А мать тем временем продолжала вещать, ринувшись вперед с утверждением, смахивающим на ложь.
— Но я звоню, главным образом, чтобы узнать, как дела, есть ли у тебя какой-то прогресс, — это попытка матери подточить его молчание извинением. С легким упором на прогресс.
— Ты в точности знаешь, что происходит. — Голос должен был поведать ей все, что Ему известно, вплоть до того, что Контроль пустил Его под откос.
— В самом деле, но я не слышала твою версию.
— Мою версию? Моя версия в том, что меня швырнули в змеиное гнездо с повязкой на глазах и связанными за спиной руками.
— Это немного мелодраматично, тебе не кажется? — сказал сполох света.
— Не так мелодраматично, как то, что ты сотворила со мной в Центре. У меня повыпадали часы, а то и целые сутки.
— Ничего особенного, — отозвалась она безучастным тоном, давшим ему знать, что ей эта тема прискучила. — Ничего особенного. Тебя готовили, укрепляли твою решимость, вот и все. Побуждали видеть некоторые вещи более отчетливо, а другие — менее.
— Вроде внедрения подложных воспоминаний или…
— Нет. Такого рода вещи сделали бы тебя столь дорогой моделью, которую никто здесь не мог себе позволить. Или позволить себе послать тебя в Южный предел.
Потому что всякий пошел бы на убийство ради этой должности.
— Ты мне лжешь?
— Лучше надейся, что нет, — ответила она с приливом оживления, — потому что сейчас я — все, что у тебя есть, и все по твоей же милости. Кроме того, ты бы никогда толком не разобрался. Ты из тех, кто всегда срывает покровы один за другим, даже когда никаких покровов нет. Так что принимай за чистую монету то, что говорит тебе бедная многострадальная мать.
