– Можете поздравить меня с новым званием и со вступлением в новую должность, – как-то отстраненно зазвучал голос американца. – А вам я сочувствую, господин президент.
– С чего вдруг? – фыркнул хозяин.
Новоиспеченный генерал склонился над столиком, словно пытаясь дотянуться до президентского уха, и зашептал ядовитым змееподобным голосом:
– Я не Макбаррен. Так что воля вольная закончилась.
Хозяин снова фыркнул. Тут же отругал себя за повторное проявление, но другой реакции придумать и изобразить не смог.
– Белый дом принял решение в отношении меня, с сегодняшнего дня за внутриполитическую обстановку в России отвечаю я. Так что, милейший господин президент, вам лучше подчиниться мне.
– Если я не подчинюсь? – Президент не сдержался, на скулах рельефно проступили желваки.
Американец улыбнулся, показывая, что это не осталось незамеченным:
– Если вы не подчинитесь, то в отношении вас Белый дом также принял решение.
– Какое решение?
– На мое усмотрение, вплоть до ликвидации, – небрежно бросил американец. – Вы хотите жить? Тогда вам придется подчиниться. Если не хотите, могу вас расстрелять, но поверьте, этим вы ничего не добьетесь. Ситуация не изменится. Итак?
Хозяин опустил голову на руки, локти уперлись в столешницу. Вот и все. Америка, Америка, великая страна. И скоро над Россией будет звучать гордая туфта:
О, скажи – видишь ты поутру, на заре,
То, что с гордостью видел на закате вчера ты?
Как в дыму и в огне, не сгорая, горел
Устремившийся в небо звездный флаг полосатый…[14]
– Итак? – с нажимом повторил американец.
– Я подчиняюсь, – тихо произнес президент.
– Вот и отлично. В таком случае, через пятнадцать минут я пришлю к вам своих людей, им вы выдадите двоих захваченных террористов.
Хозяин поднял голову и посмотрел на американского генерала покрасневшими глазами:
– Одного террориста. Вторая – моя дочь.
– Вторая может быть чьей угодно дочерью, – холодно отрезал американец. – Мы с вами говорим не о дето-родительских отношениях, а о террористическом акте, который устроили эти двое. Все ясно?
Хозяин молча кивнул.
– Тогда через четверть часа к вам придут мои люди. Всего хорошего.
Американец встал, взял со столика обойму. Пистолет с черным провалом в рукояти выглядел мертвым, сиротливым. Генерал вытянулся перед русским по стойке «смирно», издевательски щелкнул каблуками и вышел, оставив хозяина с низко опущенной головой.
Как только дверь захлопнулась, он поднял голову и зло посмотрел на Мамеда. В глазах полыхала ярость, лицо окаменело. Таким араб хозяина не видел никогда.
– Ты видишь, Мамед, – зло проскрежетал зубами бывший президент. – Они не оставляют мне выбора.
– Не пожалеешь, хозяин? – тихо спросил араб.
– Мне не оставляют выбора, – тихо, но отчетливо повторил хозяин. – Если ты против меня, убей.
Араб с любопытством покосился на протянутый незаряженный пистолет.
– Один удар по темени и нормально будет, – сердито объяснил старик. – Ты силен, я стар. Думаю, хорошего удара под правильным углом будет достаточно.
– Одного удара не понадобится, – сухо произнес Мамед. – Я с тобой, хозяин.
На лице хозяина мелькнуло подобие улыбки.
– Тогда возьми ключи от гостевых комнат и мою трубку.
Мама моя, мама моя… Мама моя.
Других мыслей не было. Эл сидела в кресле, подобрав под себя ноги и обхватив колени руками, и тихо раскачивалась в такт монотонно повторяемым бессмысленным словам.
Мама моя, мама моя…
Нет, она не звала на помощь давно умершую мать, просто повторяла эти два слова, как какое-то древнее заклинание.
Мама моя…
С тем же успехом можно было повторять «абракадабра, абракадабра» – смысла никакого. Ни в слове, ни в его повторении, ни в звучании. Вообще, если слово повторять много раз, не задумываясь о смысле, начинаешь понимать, сколь глупо и бестолково оно звучит.
Мама моя, мама моя, мама моя, мама моя…
Зачем тогда повторять все это? Чтобы уйти от истерики, успокоиться.
Мама моя…
В углу тихо поскуливал Вася. В комнате был один человек, к нему подсадили одного сумасшедшего. Сколько сумасшедших стало в комнате? Хорошая задачка для детского учебника по математике. Хотя при чем тут математика?
Мама моя…
– Мама моя…
Эл вздрогнула. Кажется, последние слова произнесла вслух. И звук собственного голоса привел в чувства.
В тот же момент заскрежетал отпираемый замок. Эл подняла голову к открывшейся двери.
На пороге стоял отец. Глаза его яростно сверкали, на лице застыла, как улыбка на фотографии, злая решимость.
– Что случилось?
– Времени нет объяснять, – отрубил отец. – Пошли. Мамед, за нее головой отвечаешь.
– Да, хозяин, – коротко кивнул араб. – А с шутом что делать?
Отец посмотрел на сидящего в обнимку с гитарой жалкого Васю. Тот выглядел сейчас словно намокшая под дождем ворона, только по-птичьи косил своим иконописным взглядом на батьку-президента.
– Бери с собой, – распорядился отец. – Большая честь дать этому… играющему в безумца умереть от собственноручно созданного клинка Армагеддона, пусть живет и смотрит, как работает оружие дьявола, которое он сконструировал. Где наш будущий вождь?
– В соседней комнате, – Мамед был лаконичен.
– Вот что, мы вниз, а ты отпирай его и догоняйте. Только быстро.
Виски сделал свое дело. Нет, Слава не напился, в хорошие времена он выпивал три бутылки водки без закуски, по жаре – и не падал, так что бутылкой виски его свалить было затруднительно. Просто сказалась усталость, накопившаяся в последние дни, и Вячеслав задремал.
Сон показался коротким и без сновидений. Не безмятежный, но чуткий. Слава проснулся по щелчку. Не открывая глаз, сообразил, где он, потом идентифицировал щелчок, как открывшийся дверной замок и только потом, приподняв одно веко, поглядел, что происходит.
Ничего странного и сверхъестественного не происходило. Только над ним нависало черное лицо араба.
– Проснись и пой, – сообщил араб и отстранился.
Слава поднялся на локте, затем сел на диване и хрустнул затекшей шеей.
– Что, утро уже?
– Время «Ч», – непонятно объяснил араб. – Идем.
– Куда? – спросил Слава.
Но араб уже был в дверях. Вячеслав подскочил с дивана и, потирая глаза, посеменил за ним. Тот шел быстро, и догнать его Слава смог только на лестнице. Ступеньки весело зазывали вверх и так же поспешно уносились вниз. Араб молча направился в сторону подвала. Шаги его были проворными, но тихими. Вячеславу показалось даже, что он скользит вниз не касаясь ступеней.
