– Боже, Сова!.. – сказал он, и резко дернул клок волос пальцами. – Я же совсем забыл, что должен тащить приборы! Сама добралась? Молодец! – Чубаров воровато оглянулся и посмотрел на железную крышку люка, ведущего на чердачную лестницу. Крышка медленно, с тем же самым скрежетом, опускалась.
Катя, застывшая воле антенны, вся напружинившаяся, сжатая, вдруг отчаянно ступила в сторону домика и кинула взгляд в угол. Куча брезента была продавлена на середине, причем еще, все также шурша, продолжала криво оползать сбоку. В самом центре вмятины валялся неряшливый кусок марли. Катя быстро сунула в руки Чубарову аппаратуру, оставив себе только пульт, и отошла подальше, оставаясь некоторое время совсем одна на фоне чистого, ветреного, светлого неба. Чубаров некоторое время смотрел на нее, потом коротко простонал и одним рывком задвинул дверь на место.
Катя пошла к тому краю, откуда было лучше видно движущихся во внутреннем дворе ребят, и скомандовала:
– Внимание! Сцена в плане. Разбойники – слева. Герда, олень, голуби, кролики, Красные Башмаки – справа. Начинайте движение!
Чубаров некоторое время смотрел на монитор, наблюдая развитие игры, ему что-то не нравилось, он фокусировал то и дело настраивал оптику, менял освещение, дергал себя за волосы и совсем было отвлекся от недавних событий, как вдруг из гулких недр двора раздался совсем не указанный в плане крик. Крик был всамделешный, неистовый, горький. Чубаров перестроил оптику и тут же, глазам своим не поверив, увидел на экране немолодую женщину с распухшим заплаканным лицом и тут же узнал ее – это была мать Марика.
Аким Юрьевич вскочил, с грохотом опрокинул ненавистную дверь и кинулся искать Катерину. Она замерла возле пожарной лестницы, перегнувшись через перила. Мастер метнулся к спуску, отстранил на безопасное расстояние Катю, и через мгновение она уже видела его быстро спускавшимся, причем в память ей врезались покрасневшие костяшки его пальцев, напряженно цеплявшихся за ржавые стержни.
Сова пока никак не могла понять, что там происходит, но смятое, сдернутое с места состояние, которое преследовало ее со вчерашнего дня, совсем уже непредвиденные только что возникшие намеки, какое-то происшествие внизу, заставило ее зажмуриться, перелезть через барьер и быстро-быстро, не гляди вниз, перебирая руками и ногами, спуститься вслед за Чубаровым.
Он еще выяснял что-то, размахивая руками, в группе ребят, а Сова уже узнала, уже мелькнуло перед ее глазами запрокинутое лицо с широкими круглыми ноздрями, рассыпавшаяся прическа и четкая полоска седины у корней крашенных волос, и уже прошло в сознание слово: «Выпал, выпал, выпал!!!»
Чубаров продолжал выяснять и успокаивать женщину, все спрашивая, заявляла ли она в милицию, звонила ли по знакомым, не мог ли мальчик, в конце концов, остаться у хорошей знакомой, а Катя уже неслась к проходной, тяжеловато и слегка косолапо топая новыми коричневыми полуботинками. Проходная, автобус, спрыгнуть еще на ходу, не доезжая до остановки, чугунный забор, калитка, лифт, четвертый этаж…
Дверь оказалась незапертой, и Катя с разбегу влетела в квартиру, почувствовав, пожалуй, при этом быструю и мерзкую тошноту. Но это состояние быстро прошло, она прокашлялась, уже спокойно и медленно вошла в гостиную и…
…и увидела Марика, как и вчера вечером, когда она уходила, сидящего в кресле напротив книжных корпов. Он казался таким же усталым и бледным, на лбу видна была темная, затянувшаяся ссадина, а руки по-прежнему лежали на подлокотниках кресла деда Леонидыча. Только подлокотники были уже не прихотливо скругленные, а прямые, ровные, соединявшиеся с ножками под углом в 90 градусов.
Неподалеку от двери, прямо возле катиных ног лежал огромный кухонный тесак.
– Ты… что? Выдавила из себя Катя.
– О стену. Бился головой. Потом пытался тесаком. – Очень серьезно ответил Марик.
– И?…
– Совершенно бессмысленно. Мы выпали. То есть сначала я. А теперь и ты…
И несмотря на эти страшные слова, Катя получила вдруг некоторое успокоение. Нарастающий страх в последние дни, радиопередача, непонятное что-то на крыше, и крик матери Марика и отчаянный бег – все это закончились, остались где-то вне. Тем не менее в самой комнате она ничего особенного не видела. Она вышла в коридор, мельком заглянула в маленькую со свалкой мебели, потом прошла в кухню, вернулась, все было как раньше. Но тесак по-прежнему лежал на месте и заставил Катю поверить – именно с его помощью Марк пытался выбраться отсюда. Это было необъяснимо, ибо Катя частью своего сознания была еще за дверью, толкала ее рукой, вбегала в прихожую… Сова вернулась к двери и… вместо обитой дерматином деревяшки обнаружила глухую темно-серую панель.
Что это такое сразу понять было невозможно, ибо ничего похожего она еще никогда не видала. Гладкая с виду поверхность при ближайшем рассмотрении казалась дымящейся, имеющей глубину и, пожалуй, слегка вязкой на вид, словно болото. Таким бывает черное торфяное озерцо, прикрытое вечерним туманом. Катя толкнула панель и обнаружила, что впечатление ошибочно, материал ее был совершенно твердым, и пальцы больно ударились об него. Катя со всей силы стукнула кулаком, боль пронзила руку. Она кинулась на дверь всем телом, но ее взяли сзади за плечи и увели в комнату.
– Не к чему, Катька. Я уж и головой бился, и вообще весь в синяках. Вот, глянь-ка…
Марик подвел ее к окну и отдернул штору. Прямо в окне, словно на экране общественного корпа, шел футбольный матч «Локомотив» – «Крылышки». Катя прижалась лбом к стеклу и впилась глазами в пространство за ним, как когда-то смотрела в темный-темный сад на даче и видела там все же иногда то отблеск фар на дороге, то свечку в соседнем окне. И тут ей тоже показалось, что за бегающими по зеленому полю футболистами она видит некий провал – гигантскую пропасть – и ни огонька…
Катя тихо отошла от окна, села рядом с Мариком на подлокотник кресла и уставилась, как и он, на общественный экран. Там шла передача «Очевидное-невероятное» и надоедливый ведущий говорил что-то о теории последовательностей.
– Марик, а мы тут с голоду помрем? – жалобно спросила Катя.
– Не-а, там холодильник полон. Пакетики разные, кульки. Но еда какая-то, на вкус вся одинаковая… Но от этого – не помрем. Я проверял.
– А-ааа. Тебя еще не просили вот в это окно… пальчик высунуть?
Какой еще пальчик? – Марик, до того приклеенно таращившийся в экран, повернулся к Кате и, мучительно сдвинув брови, глянул на нее воспаленными влажными глазами:
– Ну, как… как Баба-Яга просила братца Иванушку пальчик показать, чтобы проверить, откормился ли, можно его есть-то уже, а он прутик от метлы высовывал…
