Новоиспеченный сотский, не ответив мне, победно огляделся и сделал короткий жест. Опричники — их было человек двадцать — окружили меня плотным полукольцом и взяли на прицел. Лица их были напряжены. Они чего-то ждали от меня и боялись. Ушибленная Дашка, всхлипывая и зачем-то присев за ларем, натягивала сарафан. Я ничего не понимал. Я снова ничего не понимал…
— Да где они там, эти шпаки?.. — нервно спросил один из державших меня на прицеле и посмотрел на взломанную дверь.
— Не отвлекаться! — рявкнул Петин и тоже оглянулся. — Уже садится.
Я тоже оглянулся. В проеме мутно голубело небо, тусклое марсианское солнце играло на луковках многоглавой церквушки, словно срисованной из детской православной Библии, а рядом с нею стоял большой грузовой винтоплан с эмблемой опричных вооруженных сил СМГ. Еще один винтоплан, поменьше, заходил на посадку.
— Вы можете мне объяснить, в чем дело? — спросил я Харитона. — Я арестован? За что?
— Помолчи, — рявкнул он. — Скоро узнаешь.
— Они ведь боятся, — сказал я. — И могут нажать на спуск.
— Могут, — согласился Петин. — Вот я и говорю: помолчи.
— Даже так? — разозлился я, сел прямо и запахнул кафтан. На этом стуле, оказывается, можно было принять весьма внушительную позу. Видимо, он для того и был предназначен. — И давно мы на «ты»? — осведомился я.
— Со вчерашнего! — Петин нехорошо усмехнулся и дернул обожженной щекой.
— А-а! Так значит, это ТЫ кувыркался над Пустошью?
Петин опять усмехнулся и положил правую ладонь на рукоять шпаги. (Вообще-то, по чину ему полагался тесак — видимо, чинопроизводство было настолько спешным, что тесака не нашли и всучили шпагу).
— К офицеру Тайного Приказа, — произнес он наставительно, — надлежит обращаться на «вы», с добавлением «ваше благородие»! — Поиграл пальцами на рукояти и добавил: — Между прочим, клинок серебряный.
— Смерть вурдалакам! — понимающе кивнул я. — И много их у вас тут на Марсе?
Петин не ответил.
— Харитон Кузьмич! — нервно позвал тот, который беспокоился отсутствием шпаков. — А, Харитон Кузьмич!
— Чего тебе? — оглянулся Петин.
— Кажись, он уже начинает.
Петин подозрительно уставился на меня и наполовину вытянул из ножен клинок.
— Что чувствуешь? — спросил он, глядя на меня, но обращаясь к нервному.
— Палец онемел. И уже вся рука немеет. Если что, нажать не смогу — да и толку-то! — В голосе его прорвались нотки уже не просто нервные, а панические.
— Три шага назад! — скомандовал Петин, видимо, тоже запаниковав. Всем три шага назад!
Опричники с поспешностью выполнили команду. Четверо из них, сделав только два шага, уперлись в перину, а нервный на третьем шаге запутался в ворохе царских одежд и упал. Падая, он взмахнул руками и все-таки сумел нажать на спуск.
Мне еще ни разу не доводилось испытать на себе действие парализующего луча. Но по рассказам тех пациентов Чукотского санатория, которые пытались бежать, я знаю, что это очень болезненно. Пораженные мышцы, прежде чем онеметь, сокращаются настолько резко, что возможны переломы костей, не говоря уже о порванных связках. Лет десять тому назад (вскоре после беспорядков на Умбриэле) Совет Безопасности при Организации Объединенных Миров Земли и Диаспоры, по инициативе Комитета ООМ по правам человека, запретил использование этого оружия, как бесчеловечного. Русский Марс был один из немногих миров, еще не успевших ратифицировать межмирное соглашение…
Все они, все до единого, держали меня на прицеле. И то, что произошло, когда нервный выстрелил, ни Харитон Петин, ни любой другой дурак, начитавшийся Саргассы с Грюндальфссоном, не смог бы истолковать в мою пользу.
Все они держали меня на прицеле, и ни один из них в меня не попал!
Нервный, падая, взмахнул руками, нажал на спуск и задел кого-то лучом. Неважно, одного или нескольких. Задетые, конвульсивно дергаясь от боли, тоже нажимали на спуск — но при этом теряли прицел и поражали опять-таки не меня, а друг друга… Цепная реакция продолжалась несколько секунд. Четверо упершихся в перину уже валялись на ней в разнообразных позах. Один из них, продолжая палить в потолок, пытался левой рукой разжать парализованные пальцы правой, сжимавшей рукоять парализатора. Дашка, дура, прыгала и хлопала в ладоши — вместо того, чтобы залечь за окованный железом ларь и не высовываться. А Харитон Петин, лежа на полу, истошно орал, призывая всех последовать его примеру…
Когда из трапезной понабежали добры молодцы с мечами и алебардами, в невредимости и в добром здравии оставались только сам господин сотский, да еще двое опричников, успевших внять его призыву. Нервный, спровоцировавший пальбу, тоже был парализован — но не лучом, а страхом. Все четверо безропотно разоружились и помогли разоружить своих товарищей, после чего были взяты под стражу.
Два добрых молодца, с мечами наголо и с каменными лицами, застыли слева и справа от моего стула. Пострадавших уводили и уносили через разбитую дверь к винтоплану. Дашку тоже было погнали вон, но я не позволил… Книгу Саргассы кто-то успел подобрать и спрятать. Наверное, Дашка: уж очень неподвижно она сидела на перине, заплетая косу и с большим интересом наблюдая разборку.
Харитонову шпагу, два десятка дубинок и столько же парализаторов добры молодцы аккуратно сложили в мешок, предварительно повынимав из рукояток энергообоймы. Мешок завязали и вручили Харитону Петину.
Относительно вынутых обойм и лядунок с запасными обоймами возникли разногласия: добры молодцы не хотели их отдавать. К разборке подключились новые лица: с одной стороны — филер Савка, а с другой — двое штатских из только что приземлившегося винтоплана.
Одного из штатских я знал, и очень хорошо. Это был столоначальник Приказа по делам иноземцев (чернильная крыса, по нескольку дней волокитившая каждый пустяк и неоднократно получавшая от меня на лапу). Он в основном помалкивал и поддакивал второму: старцу в крестах и звездах, при короткой шпажонке на золоченой перевязи, который разорялся о неприкосновенности опричного имущества. Савка в ответ напирал на самоуправство Петина, незаконно вторгшегося в частное владение и нанесшего ущерб, долженствующий быть возмещенным.
В конце концов был найден компромисс: филер Савка сбегал за ключом, все обоймы были ссыпаны в правый ларь и заперты в нем. Пустые лядунки были вручены Петину, а ключ от замка старцу. Тот, однако, не успокоился, пока лично не опечатал замок, закапав скважину сургучом и приложив к нему перстень (Савке опять пришлось куда-то бегать — за сургучом и свечкой).
