В конце концов был найден компромисс: филер Савка сбегал за ключом, все обоймы были ссыпаны в правый ларь и заперты в нем. Пустые лядунки были вручены Петину, а ключ от замка старцу. Тот, однако, не успокоился, пока лично не опечатал замок, закапав скважину сургучом и приложив к нему перстень (Савке опять пришлось куда-то бегать — за сургучом и свечкой).
Потом Савка очень официально осведомился о дальнейшей судьбе самоуправца Петина. Старец, не говоря ни слова, повернулся к сотскому, привстал на цыпочки, ухватил пальцами посеребренный брандебур и, сильно дернув, оторвал. Петин, продолжая стоять навытяжку, громко скрипнул зубами и просверлил взглядом нервного. Нервный вжал голову в плечи. Дашка хихикнула.
Старец неодобрительно покосился на нее, скользнул взглядом по мне и опять повернулся к Савке.
— Кому служишь, Савелий? — горько осведомился он.
— Сильному, Викентий Ильич, — улыбнулся Савка.
— А не ошибаешься? Целое больше части. Значит, сильнее.
— Истинно так.
— Кого же ты полагаешь большей силой? Марсову Губернию, или ее гражданина господина Волконогова?
— Россия больше своей малой части. России служу.
— Глупо, Савелий! Все эти ваши инсценировки, шутовство, мистическая чепуха…
— А вы вот у них спросите, ваше высокопревосходительство, — Савка кивнул на опричников, — чепуха ли?
Старец поморщился.
— Вы свободны, — бросил он Петину. — Госпитализируйте людей и немедленно садитесь за рапорт.
— Осмелюсь доложить… — начал Петин.
— В рапорте, в рапорте!
Петин мрачно козырнул, скомандовал опричникам: «Кругом, марш!..» — и все четверо ушли, унося мешок с оружием и связку пустых лядунок.
— Они глупы, — продолжил старец. — Но ты, Савелий! Тебя я никогда не считал дураком. Я знал, что ты подлец, предатель, доносчик — но не дурак.
— Вы меня изрядно аттестовали, — Савка опять улыбнулся, — признав за мною все четыре качества, необходимые в моей профессии. Польщен-с.
— Три, — поправил старец. — Потому что все-таки ты дурак, если полагаешь возможным реанимировать сгнивший труп.
— А вы, Викентий Ильич, неужели не верите в воскрешение господа нашего Иисуса Христа? После смерти-с?
— Христос воскрес через три дня. Мы говорим о разложившемся трупе.
— Я говорю о великой России, — возразил Савка. — Что для нее три столетия? Все равно что для нас три дня. Россия воскресе, Викентий Ильич. И господин Волконогов…
— Господин Волконогов занимается чепухой! — вспылил старец. Заставляя нас заниматься тем же! Мы изымаем книги, запрещаем книги, наказываем за чтение книг — вот до какой чепухи мы докатились. Уже сегодня над нами смеется весь Марс, а завтра будет смеяться вся Диаспора… Но это глупые книги, и нам приходится пресекать глупость, потому что она опасна. Ибо это о ней, о человеческой глупости сказано: «И поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему и кто может сразиться с ним?»
— «…и дано было ему вести войну со святыми и победить их», продолжил цитату Савка. — Вы святой человек, Викентий Ильич. Значит, я поступил умно, уйдя из Приказа.
— И прихватив кое-какие бумаги.
— Все свое уношу с собой… — Савка скромно потупился.
— Подлец!
— Благодарствуйте-с.
По всему было видно, что Викентий Ильич с превеликим бы удовольствием закатил Савке пощечину; но, покосившись на вооруженных свидетелей, сдержался.
— Ладно, — сказал он. — Мое почтение господину Волконогову! — и, прикоснувшись двумя пальцами к треуголке, направился было к разбитой двери.
Чернильная крыса из Приказа по делам иноземцев, до сих пор почтительно молчавшая в сторонке, ухватила его за рукав и что-то зашептала.
— Прости, милейший, чуть не забыл, — сказал ей Викентий Ильич и опять повернулся к Савке. — Эта ваша кукла, землянин Щагин, еще не коронована? осведомился он. — Мне не обязательно целовать пыль на его шлепанцах, чтобы поговорить с ним?
— Смею предположить, — Савка сделал неопределенный жест в мою сторону, — что светлый князь Андрей Павлович не откажется выслушать вас… Разумеется, вам надлежит держать себя в рамках вежливости, а целовать пыль — зачем же?
Викентий Ильич кивнул и направился ко мне, а чернильная крыса засеменила следом. Дашка дернулась было встать при их приближении, но вместо этого уселась еще плотнее, расправив сарафан и сложив руки на коленях (значит, запрещенная книга была под ней). Добры молодцы с лязгом взяли на караул.
Я приосанился (играть так играть!), хотя без штанов это получалось как-то неубедительно.
— Господин Щагин? — спросил Викентий Ильич.
Я с достоинством кивнул.
— Андрей Павлович?
Я снова кивнул.
— Вы говорить умеете?
— Да, — сказал я. — Здравствуйте.
— Спасибо… Уроженец города Норильск, Сибирская Федерация, Земля?
— Да.
— Счастлив сообщить вам, Андрей Павлович, что ваше прошение о натурализации в СМГ удовлетворено. С этой минуты вы являетесь гражданином Суверенной Марсовой Губернии, со всеми вытекающими отсюда правами и обязанностями. Новый паспорт, в виде исключения, мы вам вручим прямо сейчас, но за остальными документами, а равно и для того, чтобы аннулировать…
— Это провокация, светлый князь! — крикнул Савка и, подбежав к чернильной крысе, ухватил его за руки, не давая открыть портфель. — Не берите, светлый князь, и в Тайный Приказ не ходите — вас там незамедлительно арестуют!
— Помилуй, Савелий, да за что же? — Викентий Ильич удивленно вскинул брови.
— Найдете за что, выше высокопревосходительство, найдете-с! А не найдете, так придумаете! Семнадцать лет под вашим началом работал — знаю-с! Вот для чего орлы ваши сюда вламывались!
— Вздор, Савелий. Да отпусти ты господина столоначальника! Не хотите паспорт — не надо. Господин Щагин так и так уже гражданин СМГ. Вот только за паспортом ему надо будет в Приказ идти…
— Вы, светлый князь, ничего не слышали — а если у них диктофончик, так мы сотрем-с. Будьте покойны! Там ваших всего два словечка, пустяк-с…
— Рация, Савелий. Диктофон в Приказе стоит и все пишет. Ты уж лучше не нарывайся.
— Так. — Савелий отпустил чернильную крысу и отступил на шаг. Вручайте паспорт, как обещано-с.
Чернильная крыса извлекла из портфеля паспорт, передала Викентию Ильичу, а Викентий Ильич (с издевательским, как мне показалось, поклоном) протянул его мне. Я молча взял паспорт и молча сунул в карман кафтана. Говорить что бы то ни было я уже опасался, но, подумав, все-таки спросил:
— О каких обязанностях вы упоминали?
