И Сенсация охотно болтала со всеми. Многие даже считали её своей лучшей подругой, доверяя ей свои секреты, и всё потому, что кукла умела слушать, как никто другой.
При появлении в приёмной постороннего Сенсация слегка повернула голову.
Она здесь проводит круглые сутки.
Я стал приглядываться к ней, и она тихо кашлянула, как бы одёргивая меня.
Какой-то полуночник ошибся номером, и Сенсация сняла трубку.
Не обращая больше на меня внимания, она оживлённо стала беседовать с кем-то, ёрзая, будто слышала что-то необыкновенно интересное, отвечала и сама, разражаясь длительными тирадами, из которых нельзя было понять ни слова.
Звуки были очень знакомы, но я не в состоянии был уловить смысл.
Ни о чём не говорили мне и интонации в голосе куклы.
Сенсация закончила разговор и снова застыла, как пугливая, настороженная ночная птица.
Дверь в кабинет мэра была приоткрыта.
Я собирался поступить на службу, ради Топ. Она ясно дала мне понять, что очень хочет этого.
Все уже давно определились. Хорошо ходить на службу, подумал я. Быть в курсе местных новостей. Быть солидным, но своим. И чтобы дома тебя ждали. Может, ещё не всё потеряно?
Давно никто не заходил в кабинет мэра. Пыль лежала на всех поверхностях. На столе я обнаружил груду пустых консервных банок. Видно было, что кто-то торопливо ел, сметая пыль рукавами. Почему Сенсация не приберётся? Я хотел указать ей на это, уже чувствуя себя причастным к порядку в архиве, но её на месте не оказалось.
Дождь усиливался. Кто-то появился в приёмной. Я отступил за дверь. В кабинете возник мэр, открыл канцелярский шкаф, заполненный консервами, неровными рядами, выбрал одну. Я понял, что ни в каком архиве мне не работать.
Опять я не оправдал ожиданий Топ. А она так хотела видеть меня при твёрдом общественном положении. И зачем? Не всё ли равно ей, кто я?
А мне хотелось чем-то гарантировать её расположение. Но, похоже, обойдётся без жертв, так как мэр явно сошёл с ума.
Насытившись кое-как, он торопливо ушёл. Из туалета послышался шум воды. Разминувшаяся с шефом Сенсация неспешно вышагивала по коридору, поправляя на себе костюм. Мне захотелось заговорить с ней.
Странное создание. Меня так и тянуло спросить её: «Кто ты?»
Из окна было видно, как Инстинкт скрылся за пеленой дождя. Перекусив наспех, он устремился назад, в трущобы, в поисках изъяна, к Дар, приворожившей его.
Но нет там ничего. Поэтому развал ничего больше не охраняет. Гирлянды местами ещё провисали, как напоминание об опасности, исходившей из этих мест, и которой, по всеобщему мнению, больше не существовало.
В погребок набилось довольно много народу.
В углу обосновались Паника и Кошмар, будто никогда отсюда и не уходили. У стойки громоздилась спина Боба.
— Ему нельзя смотреть в глаза, — сказал Паника. — Такая у него привычка. У всех нас есть закоренелые привычки, с которыми нам не дано справиться. Для Боба главное — не смотреть ему в глаза. Соблюдай это правило и можешь делать всё, что хочешь. Это очень просто.
— Хорошо, когда все точно знают, что делать, — подтвердил Кошмар. — Ты откуда такой мокрый?
Они не знали, что вожделенный архив открыт.
Горожане с семьями заполняли погребок. Их справки лежали тут же, на столах, намокая в пивной влаге.
Настроение у всех было недовольное, как у брошенных маленьких детей.
Общество, пройдя через секундную, с точки зрения мироздания, модель предельно удобных условий окружающей среды, будто внезапно одряхлело, состарилось.
— Борьба за существование оскорбительна для человека, — сказал Паника. — Только в каменном веке всё решала грубая физическая сила. Нам же должно быть всё гарантировано… Нам всё дано самой природой, не так ли? Поэтому бессовестной внешней средой должно быть обеспечено элементарное изобилие, используя любые её природные или служебные свойства. Результат — вот единственное свойство. Часть посетителей выскользнула наружу.
Паника и Кошмар насторожились. Всё же они не до конца разуверились в дарвинизме.
Боб провернул свою шею упорнее обычного, и я на выходе заглянул ему, случайно, в самые зрачки.
В переулке под дождём, придерживаясь стены, продвигался Ядро.
— Время позднее, — сказал он, как бы оправдываясь, но без тени сожаления. — Иду в архив. Надо. Ведь я… ик… человек. А?
— Человек…
— Во-от… Значит, нам — положено. И безо всяких там… условий. В минуту слабости нашей… надо поддержать… найти возможности…
Он едва не свалился, уткнувшись в стену, как куль.
Забрезжил рассвет. Под моросящим дождиком на раскладном стульчике устроилась Нектар и курила длинную сигарету.
Пальцы у неё слегка дрожали. Похоже, она провела здесь, на окраине, всю ночь. Её шофёр Феномен сидел, запрокинув голову, на заднем сидении.
— Что с ним?
— По-моему, он сломался. — Она явно нервничала. — Послушай, — нерешительно сказала она. — Ты можешь отвезти меня?
— Куда? — Я решил, что она не в состоянии добраться до дома.
— В столицу. — Она посмотрела на меня с надеждой. — Я сама не могу. В нём встроен компас, и я не знаю, в каком направлении двигаться. — Видно было, что она давно не попадала в такое трудное положение.
Всю ночь шёл ливень, знакомых, как нарочно, никого, кукла, которой она привыкла доверять во всём, отключилась.
— Конечно, я отвезу тебя, — сказал я.
Как она обрадовалась!
По дороге я поглядывал на неё.
— Я сильно изменилась? Ну, внешне. — Нектар обрисовала рукой свой силуэт.
— Да нет.
Она глубоко затянулась, так что искры полетели.
— Мне кажется, что я в последнее время плохо выгляжу.
— Нормально выглядишь.
— Да нет. Ненормально. И потом, что значит — нормально. Я не хочу выглядеть… нормально.
— А как ты хочешь выглядеть?
— Как? Как в журналах. Ты что, не понимаешь? Ты что, не понимаешь, что значит — внешность? — Она чуть не плакала.
Феномен сзади неприятно покачивался из стороны в сторону.
Я подумал, что смогу разыскать в столице Топ. Вот она удивится. Глазам своим не поверит.
— Я знаю, что ты не любишь большие города. Ты ведь нашу глухомань любишь? — допытывалась Нектар.
— А ты разве нет?
— А я не знаю. Вообще-то мне нравится в столице.
— У тебя много друзей?
— Вообще нет. Феномен — вот мой лучший друг. От него никогда не ожидаешь подвоха. Я уже все испытала. С людьми дело иметь — невозможно. Никто не в состоянии понять друг друга. А Феномен меня понимает. Он все понимает…
Город рос.
— О-хо-хо, кажется, я уснул. — Феномен зевал, потягиваясь.
— Он очнулся, — пораженно сказала Нектар.
Какое-то время Феномен бессмысленно перекатывал круглый затылок по обивке сидения. На его забавной физиономии блуждала довольная улыбка.
В небе висела бледная луна.
— Что это? — спросил Феномен.
— Луна.
— А что это?
— Это спутник Земли. Планета.
— Земля… планета… Интересно.
Да он же ничего не знает, подумал я. Чистая доска.
Нектар не спрашивала шофера, что с ним случилось. Пришел в себя, и ладно.
Природа кукол ее не интересовала. Это было делом узких специалистов.
Нектар вообще мало что интересовало.
Она жила в огромном особняке, таком, что мне показалось, что она не к себе попала. Впечатление было, что его только что отстроили.
Нектар выглядела озадаченной. Роскошь окружала невиданная. Она робко остановилась посреди зеленого луга размерами с футбольное поле, перед дворцом с колоннами.
— Чудеса, — сказала она.
Перед дворцом выстроилась прислуга. Внушительное зрелище. Как на параде.
Железные ворота с вензелями медленно отворились, и соседка застыла в благоговейном восторге.
— Нектар, я поражена! Божественно!
— Да? Вообще-то я начала небольшую перестройку… — нерешительно сказала Нектар.
Однако все в доме было так безупречно, слуги были так почтительны, хамелеоны соседи, появляющиеся один за другим, восхваляли преуспеяние хозяйки с таким единодушием, что та растаяла и уже стала воспринимать все, как должное.
