– Кто вы? – выдавил он на этот раз.
– Ваш друг, – сказал Санни.
Ричардсон хотел повернуться, но в его дряблую шею клещами впились пальцы. Боль была непереносимая. У Ричардсона перехватило дыхание, и он судорожно заскулил.
– Не надо оборачиваться, приятель. У вас есть зеркало заднего обзора. Врубились?
– Да, – задыхался Ричардсон. – Да, да, только отпустите!
Пальцы ослабили хватку, и вновь он испытал это странное чувство благодарности. Правда, сейчас он уже не сомневался во враждебных намерениях человека, как не сомневался и в том, что незнакомец находится в его машине не случайно, хотя не представлял себе, зачем и кому это могло понадобиться…
И вдруг он сообразил, кому могло, точнее, могло бы это понадобиться; трудно, конечно, ожидать такого от нормального кандидата, но Грег Стилсон не был нормальным. Грег Стилсон сумасшедший, так что… Уоррен Ричардсон начал тихо всхлипывать.
– Мне надо поговорить с вами, приятель, – сказал Санни. В его голосе сквозило участие и сожаление, однако в глазах поблескивал зеленый огонек насмешки. – Дядюшка хочет сказать вам пару теплых слов.
– Это связано со Стилсоном? С…
И снова клещи впились ему в шею, и Ричардсон взвизгнул от боли.
– Не надо имен. – Страшный человек за его спиной произнес это с тем же участием и сожалением. – Можете делать свои выводы, мистер Ричардсон, но имена оставьте при себе. Мой большой палец упирается сейчас в вашу сонную артерию, а остальные пальцы – в шейную вену, так что при желании я могу превратить вас в живой труп.
– Чего вы хотите? – чуть не простонал Ричардсон. Трудно поверить, что все это происходит на стоянке автомашин, среди бела дня, в двух шагах от его конторы по делам о недвижимости, в главном городе штата Нью-Гэмпшир. Ему были видны часы, вделанные в красную кирпичную кладку ратушной башни. Часы показывали без десяти пять. Сейчас Норма поставит в духовку свиные отбивные, обильно сдобренные специями. Шон смотрит по телевизору «Сезам-стрит». А тут за спиной сидит человек, грозящий сделать из него идиота. Это какой-то ужасный сон. Сон, от которого мечешься на постели.
– Я-то ничего не хочу, – сказал Санни Эллиман. – Вопрос в том, чего хотите вы.
– Я не понимаю, о чем вы. – Но, к своему ужасу, он, кажется, понимал.
– Эта статейка в «Нью-Гэмпшир джорнэл» по поводу сомнительных операций с недвижимостью, – сказал Санни. – Не слишком ли вы много знаете, мистер Ричардсон? Особенно в отношении… некоторых лиц.
– Но я…
– Вся эта болтовня о городском парке, к примеру говоря. С намеками на сорванный куш, и взятки, и круговую поруку. Вся эта бредятина. – Пальцы снова впились ему в шею, и на этот раз Ричардсон застонал. Но ведь его имя в статье не называлось, он был всего-навсего «информированным источником». Как же они узнали? Как узнал Грег Стилсон?
Незнакомец быстро заговорил ему в самое ухо, щекоча его жарким дыханием.
– Вы понимаете, мистер Ричардсон, что подобной чушью вы можете навлечь неприятности на некоторых лиц. Скажем, на лиц, участвующих в предвыборной кампании. Баллотироваться на высокий пост – это все равно что играть в бридж, сечете? Тут нельзя ошибаться. И не дай бог швырнут в тебя комок грязи, грязь – штука липкая, особенно в наши дни. Пока ничего серьезного не случилось. Я рад сообщить вам это, поскольку, случись что-нибудь серьезное, вы бы сейчас не вели со мной дружескую беседу, а пересчитывали остаток зубов.
Несмотря на весь свой страх, несмотря на то, что сердце его бешено колотилось, Ричардсон сказал:
– Этот молодой человек… это лицо… неужели вы в самом деле надеетесь выгородить его? Он же развернулся, как какой-нибудь продавец змеиного жира в провинциальном городке на Юге. Рано или поздно…
Большой палец вонзился ему в ухо и начал проворачиваться. Боль была адская, немыслимая. Ричардсон вскрикнул и ткнулся головой в боковое стекло. Руки его ощупью искали звуковой сигнал.
– Только нажми, сукин сын, и я тебя прикончу, – послышался шепот.
Рука Ричардсона безвольно упала. Незнакомец оставил его ухо в покое.
– Не мешало бы вам, приятель, прочистить уши, – донеслось с заднего сиденья. – Весь палец вымазал. Жуть сколько серы.
Уоррен Ричардсон беззвучно плакал, не в силах совладать с собой. Слезы текли по его одутловатым щекам.
– Прошу вас, не мучайте меня, – проговорил он. – Не мучайте. Прошу вас.
– Могу лишь повторить, – сказал ему Санни. – Вопрос в том, чего хотите вы. Кто что говорит по поводу… некоторых лиц – не ваше дело. Ваше дело – врать, да не завираться. Трижды подумайте, прежде чем открывать рот, когда к вам наведывается парень из «Джорнэл». Подумайте, как просто бывает узнать, кто этот «информированный источник». И как хреново, когда твой дом вдруг сгорает дотла. Или когда приходится раскошеливаться на пластическую операцию, потому что жене плеснули в лицо кислотой.
Незнакомец сопел, как зверь, продирающийся сквозь заросли.
– Может, теперь вы поймете, как просто перехватить вашего мальчугана, когда он возвращается домой из детского сада.
– Только посмейте! – прохрипел Ричардсон. – Только посмейте, негодяй!
– Я просто говорю, что пора задуматься над тем, чего же вы сами хотите, – заметил Санни. – Выборы… этим живет вся Америка, верно? Тем более в год двухсотлетнего юбилея. Вот пусть каждый и поживет в свое удовольствие. А какое уж тут удовольствие, когда всякие кретины начинают брехать направо и налево. Прыщу на чужой… завидуют.
Тут незнакомец совсем убрал руку. Задняя дверца открылась. Господи, наконец-то.
– Так что пора задуматься, – повторил Санни Эллиман. – Надеюсь, мы поняли друг друга.
– Да, – прошептал Ричардсон. – Но если вы рассчитываете, что Гре… что некое лицо может победить на выборах с помощью подобной тактики, то сильно ошибаетесь.
– Нет, – сказал Санни. – Это вы ошибаетесь. Не забывайте, что все хотят пожить в свое удовольствие. Так что смотрите, как бы вам не опоздать к общему пирогу.
Ричардсон молчал. Он сидел за рулем словно изваяние, чувствуя, как пульсирует шейная артерия, и тупо смотрел на ратушные часы, будто все остальное в этой жизни потеряло смысл. Часы показывали без пяти пять. Свиные отбивные наверняка уже в духовке.
Незнакомец кинул напоследок два слова и, не оглядываясь, быстро зашагал прочь; его длинные волосы взлетали над воротом рубашки. Он свернул за угол и скрылся.
Последнее, что он сказал Уоррену Ричардсону, было: «Прочисть уши».
Ричардсона охватила дрожь, и прошло немало времени, прежде чем он смог вести машину. Первым его осознанным ощущением была ярость, сильнейшая ярость. Хотелось тут же подъехать к полицейскому управлению (оно находилось в здании ратуши, как раз под часами) и заявить о случившемся, об угрозах расправиться с его женой и сыном, о физическом насилии и о том человеке, от имени которого все это делалось.
