Это называется «сенсорная депривация». Человек, надолго погруженный в непроницаемую тишину, начинает постепенно сходить с ума. Искривляются пространство и время. Реальность, как гнилая ткань, расползается – не с чем себя соотнести. Если нет мира снаружи, если не существует устойчивых внешних координат, то хаос темного подсознания, внутренний искаженный мир поднимается как вода и заполняет собою все. Возникают фантомы звуков: шорохи, шуршания, писки. Образуются рыхлые сгустки то ли блеклого света, то ли тусклых теней. Странные загробные голоса начинают произносить слова на неведомом языке. Будто неудержимо проваливаешься в мир иной. Минута длится как час. Час проскакивает как миг. От одного дыхания до другого проходит год. Заключенный готов изуродовать самого себя – сломать палец, выколоть глаз, – лишь бы получить доказательство, что он еще жив.
Ульрика вспоминает об этом так. «Ощущение, будто вся камера едет куда-то во тьму… Закрываешь или открываешь глаза – разницы никакой… Невозможно с этим бороться, все время трясет – от жары, от холода, от чего-то другого, чему названия нет… Может быть, от страха, который подступает откуда-то изнутри… Чтобы что-то сказать нормальным голосом, приходится изо всех сил кричать. Все равно получается неразборчивое ворчание: в уши словно залили горячий воск… Охранники, посетители, прогулочный дворик – все это видишь будто сквозь пленку… Волнами – головная боль, кружение, приступы тошноты… Когда пишешь, то, заканчивая вторую строчку, уже не помнишь, что было в первой… То апатия, то нарастающая агрессивность, которая жаждет выплеснуться вовне… Тут же убила бы, если б было – кого… Ясное ощущение, что у тебя нет ни малейшего шанса выжить… Кругом – тихий ад, окутывающий тебя немотой… Невозможно ни с кем поделиться этим – при посещении адвоката, как ни старайся, ничего не можешь толком сказать, слова разбегаются, не в состоянии сформулировать простейшую мысль, через полчаса после встречи уже не уверена, было это сегодня или неделю назад… Чувствуешь себя так, словно с тебя сняли кожу»…
Она помнит, как выглядела Астрид Пролл в тюрьме Оссендорфа: почти ничего не видит, почти ничего не слышит, практически не может ходить. Клетка человеческих ребер, в которой едва теплится жизнь. Список заболеваний, составленный при медицинском осмотре, звучит как окончательный приговор: потеря 40 % массы тела, гипертония, сильная сердечная аритмия, болезнь вестибулярного аппарата, болезнь желудочно-кишечного тракта, аномалии печени, суставов, кожи; афазия, абазия, анорексия, аменорея… Одна из сотрудниц общественного «Комитета против пыток» воскликнет, подписывая протокол: «Такое я видела только в Заксенхаузене!»[13].
Ульрика понимает, что то же самое ждет и ее. Если не сегодня, то через месяц, если не через месяц, то через год. Мертвая тишина в конце концов растворит ее без следа, превратит в человекоподобное существо, издающее мычание вместо слов, расчесывающее кожу до крови обгрызенными зубцами ногтей. За последнее время она прочла много литературы о последствиях одиночного заключения и хорошо представляет, как это будет происходить. Почти все авторы говорят об одном: психоз одиночного заключения – это клаустрофобия, внезапные приступы гнева, длительная депрессия, притупление эмоциональных реакций, апатия, аутизация: человек, будто в раковину, уходит в некий внутренний мир, расстройства зрения, головные боли, расстройства сна, спутанность сознания, разговоры с самим собой, руминация (многократное повторение одних и тех же мыслей и фраз), аутодеструктивное поведение, галлюцинации, бред… «Все в камере начинает двигаться и качаться, будто хочет тебя раздавить»… «Входят охранники, говорят: мы задушим тебя, сейчас ты умрешь»… «Ползают по стенам суставчатые пауки»… «Противны любая пища, любые запахи, есть ничего не могу»… «Непрерывные разговоры с людьми, которых в камере нет. Вижу их лица, даже если закрываю глаза. Полная темнота, они на меня кричат»… «Бесишься из-за звука, который издает свет лампы под потолком. Они (то есть тюремщики) специально вставили в лампочку какой-то шум. Изводит так – день за днем, день за днем»…
Главное, никакой надежды. На первом суде, полтора года назад, когда ее обвиняли в содействии побегу Андреаса Баадера, приговор гласил: восемь лет. Казалось, вечность; восемь лет в тюрьме не прожить. А сейчас на «Большом процессе РАФ», где специально для них введен «принцип коллективной ответственности» (это значит – виновны все, неважно, что именно ты совершил), ей грозит пожизненное заключение. Адвокаты считают, что этого не избежать. И словно в насмешку: через двадцать четыре года, согласно закону, она может подать прошение о помиловании. Если, конечно, все двадцать четыре года будет себя хорошо вести.
Ульрика не знает (и не узнает уже никогда), что Клаус Юншке, вместе с ней начинавший борьбу, проведет в одиночной камере целых шестнадцать лет, по выходе заново будет учиться говорить и писать, но точно так же – при слове «фашизм» будет стискивать кулаки; что Бригитта Монхаупт из второго поколения РАФ отсидит в тюрьме все двадцать четыре года, от звонка до звонка, будет освобождена только в 2007 году, никакого раскаяния, даст сдержанное интервью, где скажет, что ей надо изучить современную ситуацию, после чего исчезнет из поля зрения, вызвав тревогу немецких властей; что двадцать один год проведет в тюрьме Ева Хауле (это уже из третьего поколения РАФ), участвовавшая в нападении на американскую военную авиабазу «Рейн-Майн» во Франкфурте; что Карл-Хайнц Дельво, Кнут Фолькертс и Лутц Тауфер, даже проведя в заключении 15–17 лет, еще находясь в тюрьме, не зная, когда будут освобождены, станут по-прежнему в горячих спорах между собой обсуждать стратегию и тактику революционной борьбы. Ничего этого она, конечно, не знает. Будущее скрыто от нас непроницаемой пеленой. Не каждый способен выдержать тяжкий груз настоящего, не каждый способен жить туманной надеждой, когда не остается ничего, кроме нее.
Тем более что надежды вспыхивают и угасают. Сначала блеснул луч света во тьме, когда «Движение 2 июня» захватило в заложники Петера Лоренца. Грянуло как гром средь ясного дня. Петер Лоренц – главный кандидат на пост мэра Западного Берлина от «Христианско-демократического союза» (ХДС). Во всех газетах была опубликована его фотография с табличкой, прикрепленной к груди, «Пленник Д2И». Человек, которому осталось жить считаные часы. И ведь дрогнули, дрогнули правительственные свиньи! После Мюнхенской катастрофы на Олимпиаде 1972 года, когда при штурме погибли все спортсмены-заложники, захваченные боевиками «Черного сентября», они потеряли уверенность в своих силах: арестованные члены «2 июня» через три дня были освобождены и в обмен на Лоренца высланы в Аден. Казалось, что начинается время побед. В Штаммхайм была немедленно передана записка: «Нашим товарищам по борьбе! Мы хотели бы вытащить из тюрьмы больше людей, но пока не в состоянии этого сделать. Однако не падайте духом, мы помним о вас»… Происходит это в начале марта. А уже в апреле «Хольгер Майнц Коммандо» (на самом деле – «Социалистический союз пациентов», который к тому времени почти полностью вошел в «Д2И») захватывает посольство ФРГ в Стокгольме. В заложниках – более десятка сотрудников, которые оказались в этот день на местах. Требования «пациентов» просты: освободить из тюрем 26 политических заключенных, в том числе арестованных членов РАФ. Чтобы доказать серьезность своих намерений, они сперва убивают военного атташе барона фон Мирбаха, а затем – атташе по экономике Хиллегаарта. Дальнейшее, правда, не слишком понятно. Разрешение на штурм перепуганное шведское правительство вроде бы не дает. Однако в здании неожиданно раздается взрыв, возникает пожар, двое террористов убиты, заложники получают ожоги. По официальной версии властей ФРГ, это был случайный подрыв. Вместе с тем, когда в 1986 году при выходе из кинотеатра будет застрелен премьер-министр Швеции Улоф Пальме, то неизвестный, позвонивший в полицию, сообщит, что Улоф Пальме казнен за то, что, будучи тогда главой правительства Швеции, разрешил немецким подразделениям штурмовать посольство. Значит, штурм все-таки был?.. А в декабре, когда уже полгода длится «Большой процесс», происходят и вовсе фантастические события. Боевики «Национального фронта освобождения Палестины», которыми предводительствует Ильич Рамирес Санчес по кличке Карлос Шакал, захватывают в Вене штаб-квартиру ОПЕК, сорок два заложника, среди них – одиннадцать «нефтяных министров», собравшихся на конференцию. В числе террористов, как почти сразу же сообщает пресса, Ганс-Иоахим Кляйн, член немецких «Революционных ячеек», а в перечне требований – освободить содержащихся в заключении членов РАФ. Правда, дальше разворачивается опять-таки не слишком понятный сюжет. Самолет с заложниками вылетает в Алжир, затем – в Ливию, затем – снова в Алжир. Получен огромный выкуп, заложники освобождены, террористы скрылись, члены РАФ почему-то остаются в тюрьме. А как же братская солидарность в борьбе против империализма? Где та помощь, которую должны оказывать друг другу революционеры всех народов, всех стран? Позже, однако, доходят слухи, что Карлос Шакал никого и не собирался освобождать, целью акции было именно получение денег для финансирования палестинской борьбы. И все же для узников тюрьмы Штаммхайм – это крах.
