прочувствовал. Самому свободолюбивому бродяге нужно место, где на него не будут смотреть, как на чужака. Где ждут. Где встретят с распростертыми объятиями. Пусть при этом кивнут великодушно, мол, мы предупреждали, нет там ничего особенного за горизонтом. Пусть, имеют право. Но при этом взаправду обрадуются.
Ведь он им нужен. Хотя бы для того, чтоб сделать сказкой всю эту неуютную быль. Каково старикам пенсию на месяц растягивать? Дрова на зиму запасать. Прежде жили-были, горя не знали: вечное лето, ленивый полдень, а на обед — Колобок. Масляный, горячий. Питательный. Куснешь такого за бочок и хочется сразу стопочку. А можно! Потом гармонь из-под лавки и — э-эх! Бабка пляшет, смеется, как в лучшие годы. Тут и деду молодость вспомнить не грех… Лепота.
Утром проснулись: а в коробе опять две горсти муки. Начинайся сказочка сызнова.
Он ведь не каждый день убегал. Через раз: чтобы и старикам счастье, да и лису не обижать. Круг замыкался с завидной регулярностью, а только потом в Колобке гордыня взыграла. Решил, что раз он самый главный в этой пищевой цепочке, то и правила может нарушить. В один прекрасный летний день, — а других в сказке отродясь не было, — сбежал с подоконника на полчаса раньше. Промчался мимо лисьей норы, злорадно посмеиваясь. На свободу, с чистой совестью…
Эвон как все обернулось.
— Докатился ты, Колобок, — в голосе лисы не было злорадства, чувствовалась лишь дикая усталость. — Приятного мне аппетита.
Пожелтевшие клыки надвинулись, заслоняя небо.
— Совсем из ума выжила, рыжая! — Колобок почесал загорелый бок. Или затылок, в его случае так сразу и не поймешь. — А песенка?
Лиса захлопнула пасть. Правильно, вернемся к привычной канве. Вдруг без концертного номера не замкнется круг. Хотя голос у певца и раньше-то был не ахти, а теперь еще и с хрипотцой — странствия повлияли. Ладно… Слушать не долго, можно и потерпеть.
Скиталец вскочил на пень, откашлялся, покачался из стороны в сторону, чтобы поймать кураж. И запел.
— Я Колобок, Колобок,
Я от дедушки ушел,
Я от бабушки ушел…
Ну вот, половина песни позади. Патрикеевна облизнулась в предвкушении. Нет, этот грязный шарик с черствым брюшком и запахом, как от помойки, вовсе не вызывал слюноотделения. Однако ей мечталось, что с первого же укуса вернется сказка. Станут они оба как на картинке: лиса — краса, а Колобок — вкусный.
— Я от зайца ушел,
И от волка ушел,
От медведя ушел…
Все, сейчас кода. «От тебя, лиса, и подавно уйду!» Ха-ха, вот и поглядим…
Но исполнитель и не думал останавливаться. Вдохнул побольше воздуха и запел-
— От оленя ушел,
От косули ушел…
Лиса недоуменно моргнула.
— Колобок, ты откуда это взял? Не было в песне такого куплета!
— Ну так прежде, до встречи с тобой я только наших соседей видел. А в этот раз столько новых зверей!
— Э-эм… Может, пропустим?
— Так без этого волшебства не получится, — Колобок насупил брови. — Лисонька, ты три года ждала, неужели еще чуть-чуть не выдюжишь?
Хищница растерянно кивнула: опять прав, пострел. Тот радостно продолжил, компенсируя недостаток таланта чрезмерным энтузиазмом.
— От тарпана ушел,
От сайгака ушел…
Колобок вспомнил раздольные степи Поволжья. Тут его особо не трогали, лишь изредка пришлось уворачиваться от копыт диких лошадей и козликов со смешными, загнутыми назад рогами. Вот от птиц доставалось куда больше, он тогда еще не научился прикидываться камнем.
— Я от цапли ушел,
И от выпи ушел,
От орлана ушел
И от беркута ушел!
Дальше перед ним встали Кавказские горы. Карабкался, пыхтел, думал — ничего, вон там сверху сколько сахара! Доберусь и начнется сладкая жизнь. Ошибку свою Колобок понял слишком поздно. Зато по пути к снежным шапкам вон сколько всего успел:
— Я от тура ушел,
Я от серны ушел,
Я от рыси ушел,
И от барса ушел.
Кавказский барс встречается в живой природе так же редко, как и говорящие колобки. Поэтому два сказочных персонажа чинно раскланялись, после чего пятнистый показал короткую дорогу, чтобы спуститься на ту сторону гор…
Лисица устала сидеть, вытянулась у пня, положив голову на передние лапы. А певец, вспоминая свои приключения в Персии и Средней Азии, перешел на совершенно акынские интонации, а в конце и вовсе скатился в подражание Омару Хайаму.
— Я ушел от кулана,
Я сбежал от джейрана,
А в песках Каракума
Уполз от варана!
Потом был Китай, где почти не встречались животные, зато было много народу. Про них петь особо нечего: люди как люди, только едят палочками. К счастью, у них в меню исключительно рисовые колобки, а на мучного никто внимания не обращал. Уже в самом конце Великой стены, на исходе второго лета, встретились ему панда и виверровый кот, но и они не смогли остановить, покатился дальше.
— Долго еще? — спросила лиса, с трудом подавляя зевоту.
Колобок не обратил на нее внимания. Готовился произнести свой главный шедевр: хокку по мотивам японских переживаний. Он четко выдержал размер и при этом сумел передать ощущение той дождливой осени…
— Тоскует журавль,
Плачет кролик в Хоккайдо.
Где Колобок-сан?
Впрочем, рыжая плутовка не оценила. Вот была бы тут Кицунэ, лиса-оборотень из тамошних сказок… Но дальше, дальше! За каким-то лешим он снова вернулся на материк. Ах, да. Рыбацкую лодку, в которой Колобок уснул, унесло течением к югу. В джунглях Индии погулял, поминутно натыкаясь на свирепую живность. Здесь пришлось уходить поочередно от слона, пантеры, удава, шакала и тигра. Последний бы точно сожрал, с его появлением из зарослей стало вдруг понятно выражение: «пришла черная полоса». Но тут по лианам спустился голопузый мальчишка, и сильным ударом ноги забросил Колобка в какую-то речку, вонючую и грязную. Зато через пару дней его вынесло в океан. И тут снова началось…
— От медузы уплыл,
От кальмара уплыл,
От акулы уплыл,
От косатки уплыл!
Задубевшая в походах корочка, намокнув в воде, стала невероятно скользкой. А может квасцы какие повлияли, но эффект превзошел все ожидания: Колобок выскальзывал при любой попытке схватить его. Так, без особых повреждений, доплыл до Австралии.
