Лилли приносит чай. На тарелке длинные полоски ветчины и два лоснящихся яичных желтка. И хлеб с маслом. Салатовые салфетки. Она ставит подносик.
— Лилли?
— Осторожно, я из-за вас пролью.
— Только один разок. В губки.
— Вы обожжетесь, если я его уроню.
— Лилли, ты так добра ко мне. Мне ведь это необходимо: уют и еда. Иногда я мечтаю оказаться с тобой на острове, размером в эту комнату.
— Это было бы замечательно.
— Лилли, я вижу, ты уже собирала вещи.
— Да.
— Что это за жизнь! Я хотел где-нибудь прочно обосноваться. Навсегда. Я устал от переездов. У нас должен быть где-то я могу пожить у нее, пока не найду себе жилье.
— Чем занимается твоя тетка?
— У нее студия с окнами во двор, в которой она рисует обнаженные модели. Однажды я ей позировала и чувствовала себя при этом ужасно.
— Почему?
— Мне не нравилось, как она на меня смотрела.
— С вожделением?
— Да.
— И так повсюду, Лилли. Повсюду. Не могу себе представить, как можно положить этому конец. Ведь это всегда заканчивается постелью.
— Продолжайте, мистер Дэнджерфилд. Продолжайте.
— Мне не хочется уезжать от вас. Это несправедливо.
— Не беспокойтесь обо мне, мистер Дэнджерфилд. Я сумею о себе позаботиться.
— Но я хочу быть уверенным, что с вами все будет в порядке.
— А как поживает миссис Дэнджерфилд? Разумеется, это не моего ума дело, но мне казалось, что вы так подходите друг другу.
— Маленькое недоразумение. Думаю, нам недоставало денег. Миссис Дэнджерфилд полагала, что я чудовищно богат. Мне и в самом деле причитаются значительные средства, но добраться до них я пока не могу. Но у меня есть кое-какие планы.
— Я бы хотела выйти замуж.
— Будьте осторожны. Ведь вы не хотите выйти замуж за ирландца.
— Ни в коем случае. Мне подошел бы индеец.
— Американский? Такой, как я. Знаете ли, у меня в жилах течет кровь могикан? Ву-ху!
— Общение с вами, мистер Дэнджерфилд, меня многому научило, хотя я и не согласна со всем тем, что вы говорите. Но сердце мое чувствует, что вы хороший человек.
— Лилли.
— Нет, я ведь уже сказала. И я не шутила.
— Идите сюда.
— Я поклялась, что больше никогда себе этого не позволю. Пожалуйста, не заставляйте меня.
— В этом нет ничего плохого.
— Только в щечку, потому что когда вы разойдетесь, я уже не могу вас остановить.
— Я же говорю, что в этом нет ничего плохого.
— Осторожно, вы все опрокинете.
— Тогда лягте возле меня. Если я вас легонько поцелую в ушко, то вреда от этого не будет. Лилли, вы надушились.
— А я вас очень прошу, мистер Дэнджерфилд, не надо. Ведь потом я чувствую себя просто ужасно.
— Я хочу, чтобы вы навестили меня в Лондоне. Вы не против?
— Мы вообще никогда больше не должны встречаться. А что будет с этим домом, мистер Дэнджерфилд?
— Я обо всем позаботился. Ложитесь-ка поближе. Это наша последняя ночь. А чай просто замечательный.
— Вам принесли много писем.
— Я их просмотрю, не беспокойтесь. А теперь давайте забудем обо всей этой чепухе и просто устроимся поудобнее. Я позаботился обо всем.
— Мистер Дэнджерфилд, я хоть чуть-чуть вам нравлюсь?
— Ты мне очень нравишься, Лилли. Ты была так добра ко мне. Утешала меня. Возьми меня за руку. Вот так. Все будет в порядке. Мне уже давно не было так хорошо.
Мисс Фрост в зеленой пижаме. Я положил яичный желток на хлеб и съел его. Мне кажется, конец этой главы уже близок. Совсем близок. Покой. Священная тишина. А завтра опять в путь. Скалли, возможно, опять будет лезть из кожи вон, и попытается придумать какую-нибудь хитрость, и попадется в силки, которые я расставлю при отступлении. Не желаю быть пойманным. Не желаю, чтобы меня засадили в тюрьму или казнили. В Англии они обвязывают шею веревкой и приказывают прыгать. А во Франции заносят острую и блестящую штуковину высоко над несчастным и велят лежать смирненько. Я не знаю, почему меня так пугает смертная казнь, ведь я джентльмен и живу, соблюдая все правила и обычаи, которые вы придумали, да еще придерживаюсь нескольких своих собственных. Нужно, однако, поосторожнее со всеми этими экзекуциями. Если уж вы допустили к себе этих типов в белых халатах, то они так и норовят взять вас за запястье и простучать вашу грудь. А затем заглянуть в рот. А потом они положат вас на стол и пойдут в кабинет за ножом, приговаривая, что они просто хотят взглянуть на ваши внутренности.
Свет не горит, и Би-Би-Си выключено на ночь. Чуть слышный шум на улице. Штормовые предупреждения в Малине, Рокэле, фастнете и в Ирландском Море. В окно хлещет дождь. Листья лавра волнуются и шелестят. Зеленая занавеска надувается парусом, и бледный свет луны проникает в комнату. А как сейчас в море? Думаю — моя могила там. Остров Мэн, Далки Саунд, порты Буллока и Каллиморы, сто двадцать миль до Ливерпуля. Давай-ка крепко обнимемся, Лилли. И оставим эти разговоры о том, что правильно, а что нет. А ты говоришь мне, мистер Дэнджерфилд, если они узнают, то не так-то просто получить отпущение грехов, потому что они начинают задавать вопросы и заставляют сознаваться абсолютно во всем. Были ли вы наедине, женат ли он, и что именно он делал? Между ножками, моя малышка. И что еще происходило, и делал ли он и то тоже? Да. Делал. Лилли, я подвергну тебя этим страданиям. Потому что я не какой-нибудь там трус и дешевка. Право корпораций и подготовка межгосударственных договоров наложили на меня свой неизгладимый отпечаток. Я скажу ему, мистер Иисус, я знавал Лилли, вот если бы и вы знали Лилли, как ее знал я. Ладно. Вы ведь не отказались бы войти со мной в долю? Почему бы и нет? Иисусу и мне многое пришлось испытать вдвоем. И, говорю тебе, Лилли, он расхохотался бы и сказал, ну как это тебя, дорогое дитя, угораздило переспать с рыжим? Замечательно. Ни о чем не беспокойся. Почему бы друзьям не пользоваться одной и той же задницей, если каждому достается вдоволь? Есть тут несколько эгоистичных типов, работоспособных, но переборчивых до крайности, которым не достается так уж много этого дела и которые пытаются ставить палки в колеса таким парням, как Дэнджерфилд. А я-то знаю Дэнджерфилда. Всю его жизнь. Жизнь бесхитростного и заслуживающего всяческого доверия человека. И, Господи, я ведь делал их из ребер вместе с рыбами, не помню, правда, на который день я их сотворил. Мне хотелось бы вознести его сюда, ко мне. Когда ты умрешь, Дэнджерфилд. Говорят, ты никогда не проигрываешь в шахматы, в домино и крокет и всегда прав, когда другие утверждают обратное. И, заимствуя одно из забавных выражений Дэнджерфилда, я ведь не какой-нибудь там трус и дешевка.
