– Проткнул рапирой. Их там было много.
– Рапирой?!
– А чем же еще?! – вызверился Диего.
– У вас там было оружие?!
Диего выразительно сплюнул под ноги собеседнику. Пробус не отреагировал. Он раскачивался, переминаясь с ноги на ногу, взгляд его блуждал по сторонам, ни на чем не задерживаясь дольше секунды. Губы тряслись, смешно плямкая. Из уголка рта на подбородок текла ниточка слюны. Как бы в обморок не грохнулся, с беспокойством подумал маэстро. Повредится в уме, спасай потом обоих…
– Ее хватил удар? Или это у вас вроде насморка?
Пробус отшатнулся:
– Уд‑д‑д… Удар, д-да. Не бейте меня!
– Ей нужен врач?
– Врач?! Она же хотела взять вас в рабство!
– А вы меня продали с потрохами. Так что теперь, похоронить вас здесь?
– Ее похоронить, – честно ответил Пробус. – Меня простить. А?
– Вы умеете управлять аэромобом?
– Умею…
– Заводите машину.
Автопилот подслушал реплику маэстро, или живой человек, сидящий в кабине, но серебристая капля при этих словах сорвалась с места и исчезла в небе так быстро, словно за машиной гнались все дьяволы ада.
– Он улетел, – доложил Пробус, бледней мела. – Мне нечего заводить.
Диего вздохнул:
– Господь любит убогих. Сеньор Пробус, вы из Божьих любимцев…
Ему повезло: в седельных сумках нашлись запасные ремни для починки сбруи и моток прочной веревки.
Контрапункт
Из пьесы Луиса Пераля «Колесницы судьбы»
Монах:
Все зло из космоса! Как сказано в писаньи,
Диавол точит рог в кромешной тьме,
Исполненной ужаснейшим мерцаньем!
То души грешников, как тыщи фитилей,
Все тлеют и никак огнем не разродятся…
1‑й забулдыга:
2‑й забулдыга:
3‑й забулдыга:
Монах:
Во мраке мерзком огоньки роятся,
Воистину сей космос – злостный ад,
Откуда к нам гнуснейшие из гнусных…
1‑й забулдыга:
(любуется служанкой)
2‑й забулдыга:
3‑й забулдыга:
1‑й забулдыга:
Сказал бы – булочки, вкуснейшие из вкусных!
Монах:
…летят, коварных замыслов полны!
2‑й забулдыга:
Так хочется рукой залезть в штаны,
Да не своей, а сдобной белой ручкой –
Твоей, красотка!
Служанка:
(сует ему руку в штаны)
Так? Яичек кучка
И жалкий шпендрик тряпочкой висит!
Разок залезла – больше не проси!
2‑й забулдыга:
Монах:
Из Ойкумены
К нам движутся грехи – полк за полком,
И надо быть последним дураком,
Дабы не видеть: эти перемены –
Плоды геенны! Да, плоды геенны,
Где вам страдать с утра и дотемна…
1‑й забулдыга:
2‑й забулдыга:
3‑й забулдыга:
Вина и каплуна!
Эй ты, монах! Не хочешь ли винца?
Монах:
К вам милосердье стукнулось в сердца?
Не откажусь! О, дивная лоза!
И крепко, и прозрачно, как слеза!
1‑й забулдыга:
А ведь оно из космоса, клянусь!
Поставки от гематров!
Монах:
Что за гнусь!
Налей еще, а я сейчас вернусь!
2‑й забулдыга:
Да это просто бык, а не монах!
Монах:
Я трижды бык! А у меня в штанах…
Служанка:
(сует руку ему под рясу)
В каких штанах? Ты без штанов под рясой!
Все хохочут.
Монах:
А вы бы помолчали, лоботрясы!
Глава десятая
Инсульт с осложнениями
Капля серебра уходила к городу.
На стальном листе небес, над снежной равниной, исчерканной каракулями санных путей, капля была слабо заметна. Когда она вспыхивала, угодив под случайный, готовый сразу же увязнуть в трясине облаков луч солнца, вместе с ней искристым заревом полыхала частая поро́ша, встав от земли до неба. Блеск капли терялся, смущался, гас. Но путь продолжался – автопилот возвращал аэромоб на стоянку, повинуясь диктату заложенной в него программы.
В капле, напичканной уймой машинерии, словно в материнской утробе, пронизанной сосудами и нервами, свернулся калачиком унтер-центурион Крисп Сабин Вибий. Плотно зажмурившись, он сосал большой палец правой руки. Ноготь уже начал синеть – сам того не замечая, Крисп слишком сильно вцепился зубами в импровизированную соску. Говорят, боль отрезвляет. Сейчас молодого унтер-центуриона не отрезвила бы и ампутация без наркоза.
У Криспа было шестьдесят два раба. Связанные с хозяином ментальной пуповиной, разбросанные по станциям Квинтилиса – родной планеты Криспа – они безмолвно снабжали Великую Помпилию энергией, принося своему господину, руководящему центру симбиотического мультиорганизма, разумный доход. Время от времени рабы истощались, и Крисп менял их на свежих. За свою, скажем прямо, не слишком длинную жизнь Крисп клеймил ботву около трех сотен раз. Он отлично знал, как это делается, и не ждал сюрпризов от клеймения, затеянного Эрлией. Едва начальство вцепилось в объект, утаскивая Диего Пераля под шелуху, Крисп утратил все чувства, какие мог испытывать в отношении объекта. Аналогичная деформация психики случилась и у завербованного коллантария-помпилианца. Кто иной пожалел бы, что у такой выигрышной сцены всего двое зрителей, и те до краев полны равнодушия. Кто иной, но только не Крисп – с отменным хладнокровием он ждал, когда объект станет рабом, и дождался кромешного ужаса. Аритмично содрогаясь, Эрлия лежала на снегу, объект с интересом рассматривал ее, как энтомолог – бабочку, насаженную на иглу, а к унтер-центуриону Вибию вернулись все эмоции в полном объеме, и этого удара Крисп Сабин Вибий не выдержал.
